Поскольку необходимо выбрать определенную позицию, с которой следует анализировать тему вампиризма в поэзии, наиболее справедливым было бы вспомнить немецких поэтов первой половины XVIII столетия. 

Генрих Август Оссенфельдер

~Der Vampir~

Моя милая девушка верит

неизменно крепко и твердо

в уроки, которые ей преподала ее благочестивая матушка:

как народы на реке Тайзе

в смертоносных вампиров

по-гайдукски твердо верят.

Ну подожди, Кристианочка,

ты не хочешь меня любить,

я тебе отомщу

и сегодня токайского вина напьюсь до состояния вампира.

И когда ты будешь сладко дремать, высосу пурпур

с твоих свежих щек.

Ужо ты испугаешься,

Когда я тебя поцелую,

поцелую, как вампир.

Когда ты затрепещешь

и, бледная, опустишься в мои руки подобно мертвой,

я тебя спрошу,

не лучше ли мои уроки,

чем уроки твоей доброй матери?

Мимоходом упоминает вампира и поэт Виланд:

Юноша с облаков упав, немой и бледный,

как будто вампир высосал его жилы,

стоит, совершенно уничтоженный ударом.

Было бы преувеличением утверждать, что образ вампира вошел в немецкую литературу через знаменитую балладу Вольфганга Гете "Коринфская невеста" ("Die Braut von Korinth", 1797), однако трудно переоценить влияние и популярность этого произведения, тема которого напрямую позаимствована у Флегона из Траллеса. Молодой афинянин, заглянувший к старому другу своего отца, с дочерью которого он обручен, в полночь получает мертвое тело девушки, ставшей вампиром, которой смерть помешала стать его невестой. 

<...>И, воспрянув, юноша с испугу

Хочет скрыть завесою окна,

Покрывалом хочет скрыть подругу.

Но, отбросив складки полотна,

С ложа, вся пряма,

Словно не сама,

Медленно подъемлется она.

Мать, о мать! Нарочно ты ужели

Отравить мою приходишь ночь?

С этой теплой ты меня постели

В мрак и холод снова гонишь прочь?

Для тебя ужель

Мало и досель,

Что свою ты схоронила дочь?

Но меня из тесноты могильной

Некий рок к живущим шлет назад;

Ваших клиров пение бессильно,

И попы напрасно мне кадят:

Молодую страсть

Никакая власть,

Ни земля, ни гроб не охладят!

Этот отрок именем Венеры

Был обещан мне от юных лет,

Ты вотще во имя новой веры

Изрекла неслыханный обет!

Чтоб его принять,

В небесах - о мать, -

В небесах такого бога нет!

Знай, что смерти роковая сила

Не могла сковать мою любовь:

Я нашла того, кого любила,

И его я высосала кровь.

И, покончив с ним,

Я пойду к другим -

Я должна идти за жизнью вновь!

Милый гость, вдали родного края

Осужден ты чахнуть и завять!

Цепь мою тебе передавая,

Но волос твоих беру я прядь.

Ты их видишь цвет?

Завтра будешь сед:

Русым ты лишь явишься опять!

Мать, услышь последнее поленье:

Прикажи костер воздвигнуть нам,

Свободи меня из заточенья,

Мир в огне дай любящим сердцам! 

Там из дыма тьмы

В пламе, в искрах мы

К нашим древним полетим богам!

Перевод А.К. Толстого

В 1857 г., когда Шарлю Бодлеру удалось опубликовать "Цветы зла", он вынужден был изъять "Метаморфозы вампира", которые цензура сочла аморальными и непристойными.

Красавица, чей рот подобен землянике,

Как на огне змея, виясь, являла в лике

Страсть, лившую слова, чей мускус чаровал

(А между тем корсет ей грудь формировал):

"Мой нежен поцелуй, отдай мне справедливость!

В постели потерять умею я стыдливость.

На торжествующей груди мой старик

Смеется, как дитя, омолодившись вмиг.

А тот, кому открыть я наготу готова,

Увидит и луну, и солнце без покрова.

Ученый милый мой, могу я страсть внушить,

Чтобы тебя в моих объятиях душить;

И ты благословишь свою земную долю,

Когда я грудь свою тебе кусать позволю;

За несколько таких неистовых минут

Блаженству ангелы погибель предпочтут"

Мозг из моих костей сосала чаровница,

Как будто бы постель - уютная гробница;

И потянулся я к любимой, но со мной

Лежал раздувшийся бурдюк, в котором гной;

Я в ужасе закрыл глаза и содрогнулся,

Когда же я потом в отчаянье очнулся,

Увидел я: исчез могучий манекен,

Который кровь мою тайком сосал из вен;

Полураспавшийся скелет со мною рядом,

Как флюгер, скрежетал, пренебрегая взглядом,

Как вывеска в ночи, которая скрипит

На ржавой жердочке, а мир во мраке спит.

Перевод В. Микушевича.

~Le Vampire~

В мою больную грудь она

Вошла, как острый нож, блистая,

Пуста, прекрасна и сильна,

Как демонов безумных стая.

Она в альков послушный свой

Мой бедный разум превратила;

Меня, как цепью роковой,

Сковала с ней слепая сила.

И как к игре игрок упорный,

Иль горький пьяница к вину,

Как черви к падали тлетворной,

Я к ней, навек проклятый, льну.

Я стал молить: "Лишь ты мне можешь

Вернуть свободу, острый меч;

Ты, вероломный яд, поможешь

Мое бессилие пресечь!"

Но оба дружно: "Будь покоен! - 

С презреньем отвечали мне. - 

Ты сам свободы недостоин,

Ты раб по собственной вине!

Когда от страшного кумира

Мы разум твой освободим,

Ты жизнь в холодный труп вампира

Вдохнешь лобзанием своим!"

Перевод Элисса 

Джордж Гордон Байрон

~Гяур~

Но прежде, взят из гроба, в мир

Ты будешь послан, как вампир!

Мертвец, домой вернешься вновь -

Сосать своих потомков кровь,

Ты будешь в сумраке ночей

Пить жизнь жены и дочерей,

Пир проклиная гробовой,

Которым сыт твой труп живой!

Семья ж, до страшного конца,

Узнает в упыре отца;

Кляня их, ими проклят ты,

И вянут все твои цветы;

Лишь дочь, прекраснейшая всех,

Твой искупая жизни грех,

Благословит тебя, отца, -

Тем в сердце влив тебе свинца!

А все ж ты должен до конца

Глядеть, как блекнет цвет лица,

Как меркнет взор, как неживой

Он заплывает синевой;

Рукой нечистой, в смертный срок,

Ты тусклых кос

Исторгнешь клок

(Чью - в жизни - золотую прядь

Ты мог у сердца сохранять),

И навсегда ты скроешь их

Залогом агоний твоих!

Скрипя зубами, бледность губ

Согрев родною кровью, труп, -

Ты в гроб уйдешь, где света нет,

Где лишь афритов слышен бред,

Но страшен будет даже им

Мертвец с проклятием двойным!..