Майрин Флиара-Одинин

+One night of Sad Vampire+

Открыв глаза, я по привычке бросаю взгляд в окно над головой. Соседний дом утопает в ярко-алом отблеске заката. Обыденно шумит транспорт. Я жалею, что опять нет дождя.

Поднявшись, я сую ноги в тапочки и отправляюсь на кухню, по дороге погладив по большой черной голове дремлющего на тумбочке Эрцгерцога. Кот сонно приоткрывает глаза, инстинктивно подавшись вслед моей руке, и, устало потянувшись, нехотя бредет за мной. Да, друг мой, ты тоже подвержен вечной печали. Ты тоже…

Медленно потягивая отвратительный кофе, смотрю в окно. Тяжелые липы грузно сотрясаются своей темно-лиственной массой. Странно, сегодня так ветрено… Вероятно, к переменам. В чьей жизни? Может быть ты, мой уважаемый Эрцгерцог, повстречаешь вскоре интересную кошечку? Благородное животное окидывает меня пренебрежительным взором и, фыркнув, отворачивается. Невесело улыбаюсь и провожу пальцами по его великолепным белоснежным усам. Все правильно, друг мой, все будет как прежде. Как прежде… к сожалению…

Облака, какого-то мясного розового оттенка, судорожно мечутся по лазурному небу, словно невидимый возничий погоняет их. Впрочем, лишь для меня они мечутся. Для всех остальных они степенно и чинно плывут.

Эрцгерцог глухо, но выразительно мяукает. Мол, ну и долго ты будешь так сидеть, словно статуя из Летнего сада? Я еле заметно машу ему рукой, и он, мысленно пожав плечами, молниеносно прыгает на форточку. Нюхает вечерний воздух, в раздумье покачивая хвостом, и – короткая черная вспышка – он уже восседает на тонкой ветви соседней липы. Еще пара прыжков – и кот уже на земле. Удачной охоты, друг мой…

Разворачиваю газету. Естественно, первая полоса ослепляет огромным шрифтом очередного сомнительного содержания. На этот раз «Маньяк орудует в церкви». Стараюсь подавить печальный вздох, но боюсь, что это не очень успешно получается. Люди, люди… как же вы жестоки. Даже не отдавая себе в этом отчета. И порой более жесток не маньяк, а люди, которые раздули из этого сенсацию. Как все это грязно.

С неприятным осадком откладываю газету. Раньше бы я ее «с отвращением отбросил». Но время притупляет некоторые чувства. И время наделяет мудростью.

Неслышно встаю, беру бутыль с водой и иду поливать цветы. Я очень люблю цветы и животных. Жаль только, что они так быстро умирают. Разумеется, это не касается Эрцгерцога. Мой верный спутник никогда не умрет. Он, как и я, приговорен оставаться здесь до конца времен. И кто знает, может быть и дольше…

Невольно взгляд мой поднимается к широкому окну. Люди спешат, торопятся куда-то, в одиночку и парами, в компании и с собаками. Как они дышат, как упиваются своей жизнью! И в то же время абсолютно о ней не задумываются.  Они не сожалеют о каждом прожитом мгновении, порой даже не задаются вопросом – а почему эти мгновения прожиты так, а не иначе? Не мне их судить. На смертном одре они обретут мудрость. Но будет поздно.

Я не злорадствую. Я не презираю их. Мне они безразличны, как и деревьям, задумчиво шумящим под моим окном. В них есть только две красивые вещи - смерть и любовь.

Любовь. При этом слове в сердце разливается глухая, тянущая боль. Словно похоронный бой колоколов. Да, за столько веков я не раз испытывал это обманчивое, изменчивое и отчаянное чувство. Я изведал любовь нежную, трепетную, страстную, трагичную, жестокую. Я изведал любовь и женщин, и мужчин. У меня были на это тысячелетия. Но каждый раз я испытывал боль. Много боли. Я понял теперь, что не существует вечной любви. Любовь – это живое существо, которое в восхищении рождается, трепетно живет и болезненно умирает. Ее родные сестры – метаморфоза, печаль и тоска. Ее братья – грех, отчаяние и страдание. Но счастливые мгновения, пережитые с любимым существом, стоят лет страданий, тоски и сожаления о прошедшем и безвозвратно утерянном.

-         Тебе ведь нравится страдать, Шерри?

Я оборачиваюсь и, естественно, вижу его. Красивый стройный демон с присущей ему грацией развалился в жестком кресле, подперев рукой подбородок. Длинные каштановые волосы небрежно раскиданы по плечам, черная кожаная куртка фривольно расстегнута, оголяя белую грудь с черным медальоном на цепочке. Брайер, чем-то неуловимо похожий на молодого Юсупова. Он опять читает мои мысли. И опять жутко исковеркал мое благородное имя. Знает ведь, что меня это бесит. Знает и пользуется.

- Пришел? – бесстрастно констатируя я. Я старался не влюбиться в него, видит Тьма, но не устоял. И теперь, конечно же, мое сто раз заклеенное, забинтованное и замороженное сердце вновь приложат о гранитную мостовую.

- Да, пришел, - он плавно встает, каждым своим движением сводя меня с ума. Подходит, нежно запускает руки в мои черные волосы. Его лицо приближается к моему, и губы, почти касаясь моих, насмешливо шепчут: - Поверь, не всегда любовь кончается страданием. Отнюдь.

О, Люцифер, я так хочу ему верить… Но верить бессмысленно.

Проклятые воспоминания. Возрождаются постоянно, серыми призраками выползая из темных углов подсознания. Если бы только я знал противоядие…

… Останавливаюсь у зеркала. Долго всматриваюсь в свои бесцветные глаза. Вспоминаю, что у вампиров нет отражения и отворачиваюсь. Зачем разрушать миф?

Бросаю тоскливый взгляд на черное пятно компьютера на столе. Нет, только не туда. Там бурлит жизнь, бешеными потоками скользит по проводам, амбициозно выкрикивая о своем величии. Да кто бы спорил…

За окном растекается благородная тьма. Слава богам, белые ночи закончились. Не люблю их. Словно весь город на улицы высыпает, нарушая все законы природы. Как тоскливо… пойду убивать.

Во дворе прохладно. Ветер подхватывает полы моего черного кожаного плаща, проносит мимо лица ароматы травы, деревьев, смертных и домов. Необыкновенно пахнет птицами. Тихонько улыбаюсь краями губ – Эрцгерцог терпеть этого не может. А, вот и он сам. В эластичном мраке зажигаются два недовольных ярко-желтых, почти оранжевых глаза. Запах… ну естественно, крови. Ужинаешь, друг мой? Приятного аппетита, я тоже пойду... кхм… прогуляюсь.

Как тихо… Не считая редкий грохот машин, да жужжания поливалки, пения луны в проеме многоэтажек – изумительная тишина.

-         Извините, у вас будет прикурить?

Оборачиваюсь. Депрессивный худющий мальчишка в грязной куртке угрюмо и с надеждой (миленькое сочетание!)  смотрит мне в лицо.

- Курение – медленная смерть, - наставительно замечаю я и одним быстрым движением прижимаю его к себе, прокусывая сонную артерию. Последний всхлип… эх, парень, лучше бы ты не курил. Никотин придает крови отвратительный привкус. Не говоря уж о наркотиках, которые ты принимал довольно регулярно.  Сайонара!

Они всегда пытаются кричать. Это, в общем-то, неудивительно. Со временем я научился заставлять их молчать. Но факт остается фактом – смерть вызывает у них катастрофический ужас. У большинства.

Была одна девушка… Владелица моей квартиры. Бывшая владелица… Я встретил ее сидящей на лестнице. Серое  лицо, безжизненные, давно сухие глаза, бессильно обвисшие тонкие волосы. Она посмотрела на меня долгим замогильным взглядом и улыбнулась.

-         Ты хочешь забрать мою жизнь? – тихо спросила она. В ее голосе сквозило непонятное торжество.

-         Да… - смутившись, ответил я, не выдерживая ее взгляда.

-         Боги, наконец-то… Я знала, что ты придешь… Я ждала… - она встала и, пошатываясь, побрела вниз по ступенькам. Оступившись, она упала прямо на меня. Не зная, что делать, я обнял ее. Она вздрогнула и вцепилась в меня, зарывшись лицом в мои волосы. Я почувствовал холод ее слез.

-         Я знала, знала… - дрожа, шептала она, - Но я ждала слишком долго… Где же ты был? – она подняла лицо и посмотрела прямо мне в глаза. Ее глаза цвета осоки блестели от слез и заставили что-то во мне дрогнуть и оборваться. Я что-то знал… и не помнил. И тут она… назвала меня по имени. Я ошарашенно отступил на шаг, разжимая руки, но она не отпустила меня.

-         Пожалуйста… Мне уже слишком больно. Я больше не могу. Пожалуйста! – она резким жестом сорвала со своей шеи леопардовый шарф и, нежно обняв меня, притянула к себе.

-         Нет! Я не могу убить тебя! Кто ты? Я не помню этого, но знаю, что убить тебя не смогу… - я потерянно уткнулся ей в висок, заставляя сознание искать, искать…

-         Я люблю тебя… - срывающимся голосом произнесла она, прижимаясь ко мне, чтобы не упасть. – И ты тоже… Ты не помнишь? – она произнесла это почти беззвучно, пытаясь заглушить потоки боли и отчаяния, - Я думала, что ты единственный, кому я действительно нужна… Прости меня… Я всегда была эгоисткой.

-         Нет! Не говори так. Сие не истина. – Тьма, о чем я? Я же не знаю ее! Или?…

-         Забудь. Слишком поздно. Я умоляю тебя… - она прижала мои губы к своей мокрой от слез шее.

 Нет, не смей!! – мечется сознание. Это же… Это же!… Поздно, боги, слишком поздно! Инстинкт оказался быстрее сознания. Боги, что я наделал!

- Благодарю… я верила… - на дрожащих губах появляется счастливая улыбка. Мокрые ресницы прощально взмахивают и опускаются. Она бессильно вытекает из моих рук. Я не даю ей упасть, я ловлю ее, прижимаю к груди… Не знаю почему, не понимаю, не осознаю… но я любил ее всю свою жизнь… Такой глубокой любовью, что она уже слилась с моей кровью, и я привык к ней. Забыл о ней. Это понимание приходит внезапно, озаряя сознание словно вспышкой молнии. По моим щекам начинают струиться слезы. Возможно, второй или третий раз в жизни.

Я глухо оседаю на холодный пол с ее опустевшим телом в руках. Я еще долго так сижу, уставившись в одну точку. Позднее мне пришлось убить ее родителей, ибо страдания их были поистине невыносимыми. А квартира… Мне почему-то казалось, что она хотела бы, чтобы я поселился здесь. В уютном склепе ее фантазий… Я порой чувствую, как они сочатся из стен, и мне становится по-настоящему грустно.

Я поеживаюсь, хотя ночь довольно теплая. Бессмысленными светляками горят окна. Серые тени от домов и оград пересекают матово сияющую в лунном свете дорогу. Здесь побиты фонари, поэтому я чувствую, что никто не отвлекает нас с луной друг от друга. Если бы я мог думать только о ней… о луне…

Он уже целый месяц не приходил. Целый месяц я ждал и делал вид, что ничего страшного не случилось. Каждую ночь я искал его. Во всех барах и клубах, которые не выношу, и которые так привлекают его. Я просматривал все арт-журналы,  все каталоги и все объявления о выставках. Ничего. Словно все забыли о Брайере Казе. Его имя гремело на каждом угле… любой школьник, любой фонарный столб знал художника Казе. А потом он просто исчез. Из жизни тысячи людей. Из моей жизни.

Я знал, что так будет. Я отрицал это, старался поверить в искренность его заверений, заверений его, как мне казалось, любящих и ласковых глаз, но подсознательно знал, что он когда-нибудь просто уйдет. Но я надеялся хоть на какое-то объяснение…

Вдруг почувствовав слабость в ногах, я медленно опустился на грязную скамейку. Голова кружилась, а в глазах странно щипало. Брайер!! Ты так нужен мне… Если бы ты был человеком и умер, я был бы счастлив вечно сидеть у твоей могилы. Но ты демон… и я ничего не знаю о жизни демонов… О, Брайер… Я каждую ночь смотрю на ту картину, которую ты для меня написал в тот последний вечер… Мы пили вино из уст друг друга, твои руки ласкали меня, а в паузах между поцелуями ты клал мазки на  холст. Горящие свечи… твои жаркие губы… мистические образы рождающейся картины… Я отдал бы все на свете за возможность еще раз такое испытать…

-         БРАЙЕР!!! – в исступлении кричу я, взрывая ночную тишину, - Как мог ты оставить меня… перешагнуть через все, что было, даже не попрощавшись!!

Я обессиленно роняю лицо на руки. К чему это все? К чему такая жизнь? Если он умер, я хочу отправиться вслед за ним… Нет. Я лишь обманываю себя. Зачем ему умирать, если можно просто исчезнуть? Какое ему дело до жалкого влюбленного вампира?…

Я поднимаюсь и медленно плетусь домой. Не могу… не хочу никого видеть. Даже своих жертв. Мне противно видеть протест против смерти в их глазах. Если бы я имел право умереть! Но я имею право лишь убивать… но какой в этом смысл?

Пока нетвердые ноги несут меня домой, вновь возвращаются воспоминания, когтями скребя мою сердце.

* Девушка бежала быстро, нелепо размахивая руками и хрипя от ужаса. Моя тень догоняла ее, загоняла в тупик, где стоял я сам. Вскрикнув, она упала прямо к моим ногам, задрав искаженное смертельным страхом и болью лицо. Не желая терзать ее, я быстро вздернул ее с земли и впился острыми как бритва клыками в жарко пульсирующую артерию. Последний стон сорвался с ее губ, руки пару раз дернули меня за алый шарф, а потом она сползла вниз, словно груда старого тряпья. Я только вздохнул с привкусом легкой горечи и стал поправлять шарф. Внезапно я почувствовал дуновение холодного ветра, а в следующий миг мои запястья были крепко стиснуты и прижаты к стене, и черная фигура, прильнувшая ко мне, недовольно зашептала  в самое ухо:

-         Как ты посмел украсть ее? Эта девушка была нам кое-что должна! Бессовестный вампир!

Существо, пленившее меня, немного отстранилось, все еще сжимая мои руки своими. Я смог рассмотреть его. Идеальные, немного заостренные черты лица, темные, слегка волнистые волосы, неестественно светлые глаза… Бледно-голубые… в лунном свете.

-         Кто Вы?

-         Это тебя интересует? – внезапно рассмеялся он, еле заметным движением откидывая длинную челку, - Мы – простые демоны, ворующие души. А ты украл мой ужин!

-         Но я же пил кровь… - озадаченно пробормотал я, невольно краснея.

-         А кровь и есть душа, ты не знал? – насмешливо протянул он, вновь прижимаясь ко мне. Я почувствовал легкое волнение, исходящее от его теплого тела, - А я – Брайер Казе. Ты наверняка видел мои картины! – он заговорщески подмигнул.

-         Нет, не имел удовольствия, - холодно ответил я, - Не могли бы вы быть столь любезны отпустить наконец мои руки!

-         Зачем? – он усмехнулся, приближая свое лицо к моему. Голубоватые глаза сумрачно блистали, - Ты ведь мой должник, нэ?

И он просто поцеловал меня. Сначала нежно, одними неспешными прикосновениями влажных губ, потом – проникая в мой рот языком и словно невзначай царапая его о мои клыки. Теплая, пьянящая кровь – его кровь -  наполняет наши слившиеся рты, наши губы алеют, ускоряясь в своих бешеных игрищах. Огонь разливается по моим венам, и, вырывая наконец руки, я крепко обнимаю его за талию, прижимая к себе. *

*Мы гуляли по шумным улицам, таким уютным в вечерние зимние часы, пили вино в маленьких барах, кидались друг в друга снегом, словно счастливые дети, целовались на крыше Исаакиевского собора – на той площадке, куда никого не пускают. Его образ - развевающийся мрачный плащ и смешной синий берет, маленький складной мольберт в руках, веселые бледные глаза – никак не вязался с его демонической сущностью. Однако он не давал мне о ней забыть длинными золотистыми от света фонарей в окне ночами, когда каждый миг был преисполнен невыносимого страстного томления… *

*Несколько раз я заставал его за работой. Окрыленный вдохновением, он был еще прекрасней. Видели вы когда-нибудь демона, окруженного серебристым сиянием? В такие минуты я умирал от нежности, тихонечко сидя на табуретке за его плечом, стараясь не мешать. Но он все равно не замечал меня. Вот к чему я действительно ревновал – к его искусству. Оно полностью поглощало его, проникало во все его клеточки, кружило ему голову, доводя до исступления.

Было у его картин одно побочное, довольно забавное, свойство. Все те, чьи портреты он писал, через несколько дней умирали. Я спросил его, почему.

-         Ну, я же демон, не так ли? – насмешливо и ласково мурлыкнул он, прижимая мою ладонь к своей щеке, - Я попросту ворую их души и сажаю в картины. Иначе картины были бы мертвыми…

-         Чертовски изобретательно… - невнятно бормочу я, быстро тая от его настойчивых прикосновений…*

*Весной мы уехали в Карпаты. Безумно красиво! Я был в восторге от величественных гор, диких рек и полуразвалившихся замков, а Брайер вообще ходил и только слюнки пускал, да меня пинал, благо я его мольберт «случайно» забыл дома.  Замок Сейте, конечно же, мы посетили в первую очередь. А какое там небо! В общем, мой прекрасный художник не очень долго сокрушался по поводу несостоявшихся шедевров, уделив, наконец, все свое внимание исключительно мне. Как мы любили друг друга тогда!… *

А теперь уже поздний август. Теперь его нет рядом со мной.

Я прислонился к двери своего подъезда, бессмысленно смотря на грязный асфальт под ногами. Белым мелком там было нелепо намалевано изображение кота с тремя лапами и одним глазом. Я несколько секунд тупо смотрел на него, пытаясь поймать хвост ускользающей мысли… Картины… Его картины… Ворующие души… Тогда, тогда он тоже писал картину! Он писал… автопортрет!!!

Я резко отскочил от двери и ворвался в подъезд, перескакивая через ступеньки. Лестница была мутная, ступеньки троились… Я несколько раз моргнул, холодные капли потекли вниз по щекам. Ключ никак не хотел попадать в скважину, и я просто выбил дверь ногой. С жутким грохотом она отскочила и накренилась, открывая треугольный проход. Задыхаясь от слез, с налипшими на лицо волосами, я вбежал в спальню. Вот он!! Пытаясь отдышаться, я вцепился руками в тумбочку, не отрывая взгляда от больших и печальных белых глаз. Как я мог не догадываться! Каждую ночь, возвращаясь с прогулки, я часами смотрел в глубину этих прекрасных глаз, кляня себя за невозможность поцеловать их…

Но… как же мне выпустить его оттуда? Я растерянно замер, ощущая, как тупая боль вновь сковывает мои члены. Похолодев, я опустился на кровать, бережно снял деревянной рукой картину и прижал ее к сердцу. Что же мне делать?… Мой милый Брайер, ну что же мне делать?!! Я глухо застонал, проводя кончиками пальцев по изящным линиям лица… Пальцы, бессмысленно блуждая, опустились в самый край картины, нащупав там странную, непохожую на остальные мазки выпуклость. Я, поморгав и потерев глаза кулаком, присмотрелся. Это была мелкая надпись… он любил вставлять в свои картины коротенькие шутливо-философские фразы «для смеха». Прищурившись, я дрожащим от волнения голосом прочел:

Любовь – это не выход, а искусство – не вход.

Я, конечно, с первого раза ничего не понял. Брайер, ну сколько можно меня терзать?! Я дрожал. Боги, ведь у меня появилась надежда! Любовь – не выход, искусство – не вход… Значит, пользуясь законами инверсии… искусство – выход, а любовь – вход. Ну хорошо, понятно. Написав картину, он вышел в иной мир… а войти… войти… обратно почему-то не может. Не может… потому что один?

Я вскочил с кровати и одним движением пересек комнату, наклоняясь к своему письменному столу… Второй ящик… второй ящик снизу… Там до сих пор хранятся его кисти, и перья, и краски… Я храню их для него… Выхватив первую попавшуюся кисть, я трясущимися руками выдавил на нее немного черной масляной краски. Подойдя на ватных ногах к картине, я медленно поднес к ней заговоренную кисть. Масло зловеще поблескивало в сером полусумраке.   Я  приложил кисть к холсту, как завороженный провел несколько неровных линий… Я не умею рисовать. Но я написал свое имя на древнем магическом языке…

+++

Эрцгерцог недовольно обследовал пустую квартиру. Ну вот, замечательно, никаких следов его приятеля… А кто соблаговолит покупать ему консервы? Он, конечно, и сам может, по примеру незабвенного Бегемота, с гривенником в трамвай, да на рынок… но кто ж ему эти консервы продаст?

'Vampire Vault' is the property of (c) Mairin Phliara-Odinin & Chergen de Waluor