Майрин Флиара-Одинин

Баллада о случайных метаморфозах.

1.

Видишь камень бесформенный этот,

Что лежит во степи средь колосьев?

Самый древний из старцев не знает

Его исповедь, жуткую правду.

Он когда-то был краем ущелья,

На котором цвела белым вишня,

Плача вместе с глухим водопадом

Об ушедшем во тьму безвозвратно.

Но потом край скалы откололся,

Обнажил корни сакуры белой

И, оставив ее трепыхаться,

Безразлично свалился на дно.

Этот камень нашли позже люди,

И, придав ему форму крестову,

Опустили его на могилу,

Всю поросшую маками алыми.

Много было печальных и грустных,

Безутешных, стенающих, жутких…

Обезумевших в страшном несчастьи.

В черном трауре под черным небом.

Там, под рыхлым настилом земельным,

Под сплетением травы кореньев,

Простой гроб из сырой древесины

Украшает собой юный смертник.

Он был чист и невиннен душою,

(как всегда в таких случаях жизни),

Он главой был семьи и опорой,

А теперь про семью он не помнит.

Вот что камень мне старый поведал,

Когда руку холодную грустно

Я на тело его положил.

В поле тихо…

Милый камень, я большее знаю.

Про судьбу того древнего тела,

Что уж сросся с землей под тобою,

С тленом гроба и всеми корнями.

Ведь я сам, хоть косы не имею,

Смертью был для него,

Как дотоле был жизнью.

И не смею судьбу обвинять.

Камень, ты не спешишь?

Так послушай, тебе

Я поведаю горе свое,

Кое призвано быть моей жизнью.

2.

Я был счастлив однажды. В небесах и зарницах

Я купался с рожденья, от восторга я плакал.

Все дарило мне радость, любое движенье,

И молчание доброе, светлые мысли…

Я любил все вокруг – деревья косматые,

Что скрывали мой дом в лесной чаще,

Теплый дождь, что сплетал кружева,

Маму, кашляющую тихо за ширмой.

Я не ведал той боли и страха,

Что сковали ее  душу во мраке,

Захватили ее чистый разум

И разрушили сердце из шелка.

Нет, не скрою, я тоже боялся –

Как и смертный беспечный ребенок,

Темноты за порогом и крови.

Я тогда весь сжимался в кровати,

И тоскливо смотрел в угол мамы,

Не решаясь ее потревожить,

Чтоб прогнать всех тех мерзких отродий,

Что стояли за изголовьем.

А когда я подрос, мама мне

Содрогаясь от кашля, сказала,

Как случилось, что мы так несчастны,

Здесь, в глуши, вдалеке от живущих.

К тем летам я тоже был грустен.

Все цветы для меня помутнели,

Все зарницы погасли и пали.

Только мамина старость пугала.

Нас изгнали. Мама хотела

Защитить мои длинные уши

И с позором ушла из селенья,

А ее избивали проклятьем.

Разве ведали глупые люди

Что не с монстром она согрешила,

А с прекрасным и чистым созданьем,

Кое жизнь подарило мне щедро.

Я смотрел на свое отраженье,

Хоть дрожала поверхность ручья,

Тонкость линий чела искривляя,

На глаза, удрученные  рано,

Цвета пепла, намокшего в каплях,

И на кудри, рассыпанные вольно,

Словно лепестки белых лилий.

И на уши, изящные и острые.

Да, о камень, взгляни-ка –

Ведь когда-то я был светлым эльфом.

Время, что за обман! Ты

Мой облик назло пощадило.

Зная правду, я, помню, часами

Все глядел и глядел в одну точку,

Размышляя о жутком коварстве

Тех людей, что нас с мамой изгнали.

Разве было лишь то преступленьем,

Что она, бедный смертный отшельник,

Лишь один светлый миг отыскала

В своей тяжкой и серой судьбе?

Никого ведь она не убила,

Не сожгла их домов и амбаров,

Не украла реликвии их,

И их хлеба она не украла.

Но их суд был так скор

И так горек. Безразличие,

Злоба и трусость. Вот их суть.

Я познал, что все люди – ужасны.

И лишь их не смогу полюбить.

Я тогда это понял, когда лишь

Мама впала в агонию смерти,

И в отчаяньи я к людям бросился

В поиске помощи и понимания.

Но напрасно надеждой я тешился.

Они в страхе отпрянули, лишь

Я смиренно склонился в поклоне.

Закричала женщина в ужасе, уронив

Блюдо на пол, ее муж поднял вилы,

Грубо приказывая уйти, словно

Волком я лютым казался.

Я, оглохший от ужаса, брел

По лесу, и все корни мне ноги

Ловили, норовя меня сверзнуть

На землю. О горе…

Мать моя умерла. В ту же ночь

Я ее положил в землю сада,

Попросив травы нежно сберегать ее

Вечный сон. И они согласились!

В ту же ночь я ушел.

Я побрел в неизвестность,

И шаги мои эхом звучали

В пустоте умеревшего сердца.

3.

Я блуждал как лунатик,

Я смотрел, и не видел,

Я не пил и не плакал,

И как будто бы умер.

Даже звезды и реки

Безраличны мне были,

Хоть я раньше любил их,

Как братьев сердечных.

Почему? Я не знаю ответа.

Да и нужен ли он, не уверен.

Важно лишь, что я пуст был и мрачен,

И мой путь был неясен и страннен.

И однажды, когда, развалившись,

На земле я лежал под каштаном,

Тень заметил мой глаз почернее,

Чем деревья в ее окруженьи.

Она двигалась – или казалось?…

Я моргнул пару раз оживленно.

Интерес вдруг ко мне возвратился.

Повернулся я к ней и всмотрелся.

Шляпа серая с пером петушиным.

Плащ сумрачного цвета, сюртук

Белый под ним призрачно светится,

Очерчивая стройную фигуру.

Он подошел – недвижимо,

Глаз не сводя своих алых с меня,

Очаровывая правильностью черт,

Чувственными губами, изогнутыми

Ехидно и самодовольно.

«Как красиво, и как любопытно…»

Произнес он внезапно и тихо.

Или, может быть, нежно? Возможно.

Зачарован я был и взволнован.

Опустился он вдруг на колени,

И рукой своей белой и тонкой

Прикоснулся ко мне осторожно.

Я спросил его: «Кто ты?»

Он в ответ улыбнулся,

Обнимая меня, прижимаясь.

«Кто я? Это серый вопрос.

Но кем стать можешь ты –

Вот милейшая тайна…»

Прикоснулся губами к моей шее,

А я поднял свой взгляд в поднебесье –

Месяц пел мне так сладко, и звезды!

 Поцелуй пробуждал мои чувства.

Каждой каплей своей алой крови

Я любил его бледные губы,

Словно были они даром судеб.

Приникал я к нему, как ребенок.

Но закончился миг, он склонился

Над челом моим светлым, прошептав:

«Лесной ангел, отныне проклятьем

Увенчан. Будь же счастлив…»

И поднялся он, словно ветер ночной

Призывал его в дебри лесные.

И исчез он также внезапно,

Как пред тем из теней появился…

И тогда я, смутившись, заплакал,

Потеряв вновь того, кто безмолвно

Обещал быть со мною навеки.

Только слезы мои были кровью…

И я встал, но не тот, что был прежде.

Я почувствовал ярость, как пламя,

Что несла меня к цели отмщенья.

Люди - вот мои жертвы отныне.

Я был счастлив, когда реки крови

Утекали сквозь мои пальцы,

Я купался в страданиях смертных,

Как доселе в лучах теплых света.

И вот так, истребляя, сжигая,

Черным дьяволом несся по миру,

Пряча уши под капюшоном,

Позабыв о былом, о любимом.

4.

Мой создатель был мудр.

Эльф, снедаемый грустью и горем,

Обратится в жестокого монстра.

Но он также был глуп невозможно…

Рос в душе моей черный осадок,

Словно пепел тех душ, что сгубил я.

Я был мрачен и зол. Я был снова

Несчастен…

Впрочем, что могу я ведать о том,

Кто целовал меня темной ночью?

Кто дарил мне мой голод и ярость?

Да и он ли виновен, скажите?…

Но ведь солнце меня презирает.

Вода возмущенно шипит при моем

Приближеньи, да и ветер клянет.

Как жестоко и несправедливо!…

Я потерян. Я сер и не нужен.

Никому – ни природе, ни людям.

Полно, впрочем. И себе самому

Я противен…

Лишь один был со мной.

И казалось, что я ему дорог…

Я тогда снова ожил, лишь в судьбу

Он вошел с незабвенной улыбкой.

Он потом много плакал,

Он страдал, но не мог насладиться.

Как сгублю я его, милый камень,

Я не смел и помыслить…

Разве смею молить я прощения?…

Чаша горя готова взорваться,

И, поведав тебе мои муки,

Я уйду в свет любимый… навеки.

21 февраля 2003

Вместо заключения.

Я прекрасен, о камень! Посмотри, я сияю!

Эта серая шляпа и лента!

Этот плащ, такой мягкий и теплый!

Ты ведь помнишь меня, несомненно.

Я когда-то был грустен до скуки.

Чуть не умер по глупости этой!

Но, смотри! Все, что вижу – прекрасно!

Эта ночь, тухлый пруд и кувшинки!

Я люблю сам себя! Я люблю все,

Что дышит! Я в забвеньи погряз,

И я счастлив, так счастлив…

Так давно, так недавно

Я создал сам себя. Это так интересно!

Сделать эльфа вампиром!

О, какая идея!

…

'Vampire Vault' is the property of (c) Mairin Phliara-Odinin & Chergen de Waluor