Erotic Dance III: «Шёпот Дождя. Захария и Каспар»  

   …Его колотил озноб, глаза ничего не видели. Он только смутно сознавал, что свалился в какую-то яму с неровными стенами, по которым сбегала студёная вода. Шёл дождь. Это была глубокая выбоина у дороги. Он понял это, услышав характерный шум проносящихся по мокрому асфальту машин.

   Машины. Он зажмурился, застонал. Теперь он вспомнил, как оказался на дне ямы, в темноте, под холодным дождём…

   Он задержался в студии допоздна и поэтому очень спешил попасть домой. Начался дождь. Чертыхаясь, он вышел из подземного гаража свой замечательный мотоцикл марки «Okai», опустил забрало шлема, проклиная выходки погоды, и погнал в сторону пригорода, постоянно напоминая себе быть осторожным на мокрой дороге. Светящиеся указатели, табло над шоссе, ряды осветительных мачт: всё проносилось мимо, мерцая, переливаясь электрической желтизной и неоном.

«Бетси мне этого не простит, – думал он, на повороте сбрасывая скорость и проклиная объездные указатели на кружную дорогу (что-то там случилось). – В кои-то веки решил сходить на свидание!.. Надеюсь, она ещё ждёт меня».

   Бетси Тарковски, его давняя, чуть ли не с детского сада, приятельница, приехала как всегда неожиданно и нагрянула к нему. Он не ожидал её и был несколько подавлен столь присущей ей напористостью. Бетси, даже и не думая, что ей могут отказать, навязала ему своё общество, обосновалась в домике, ровно напротив него. Каждый вечер она загружала его информацией о своём житие-бытие, об университете в Англии, о своей матушке и неиссякаемом потоке кузенов и кузин…

   А потом каким-то невообразимым образом она убедила его, что они могут воскресить тот давний школьный роман (не слишком-то им желанный). Но Бетси всегда отличалась потрясающей настойчивостью. И вот теперь он мчался по осеннему объездному шоссе, уже ругая себя за то, что вообще позволил Тарковски даже переступить порог своего дома и смять все планы, заставив забросить работу над заказом TSR comp., к новой игрушке типа FPS(first person shooter).

   «Нет, – твёрдо решил он, не заметив, что снова выехал на прямую дорогу, по бокам которой высился вековечный лес, сейчас мрачный и донельзя зловещий. – Я не буду извиняться. Она навязалась мне. А она даже меня не привлекает… Конечно, нельзя отрицать, ведьма Бетси ещё сильнее похорошела… Но для меня важнее работа и контракт с TSR company и…»

   Поворот появился неожиданно.

   На него нёсся джип. Столкновения он словно и не ощутил. Помнил метнувшийся вверх и наискосок росчерк фар, взвизг отброшенного мотоцикла…

   Потом была темнота, запах мокрой земли и взмокшего леса, попытка выбраться с обочины, крутым склоном уводившей с дороги.

   И вот он сидел в этой яме (скорее всего следствие ремонтных дорог) и был не в силах даже выбраться из неё. Потому что потерял много крови. Он попытался позвать, но из горла вырвался жалкий всхлип. Его левая рука безвольно висела вдоль тела, из-под манжета куртки текла кровь.

   «Я замерзаю, – отталкиваясь ногами от дна и с трудом распрямляясь, думал он. – Переохлаждение и потеря крови… Что там служба 911 советует в этих случаях? Наложить жгут… за… закутаться в что-нибудь тёплое… Это было бы неплохо…»

   С губ сорвался сардонический смешок. Ещё рывок и ему вдруг удалось вытянуть себя из проклятущей ямы. Весь в грязи и крови, с немеющими конечностями. Как далеко он уполз от своего мотоцикла, лишь чудом не рухнувшего на него?..

   Дорога в обе стороны была пуста.

–        Ведьма… Бетси… – Он рухнул на колени. – Чтоб тебе в аду… Из-за тебя… Помо… гите…

   Дождь сыпал и сыпал, вода пропитала его до костей. Он опирался правой рукой об асфальт, сильно наклонясь вперёд и чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Почти чувствовал сбегающую по руке кровь. Сколько же её утекло?..

   Машины как будто и не существовали в этом мире.

–        Вы ранены? – вдруг раздался тихий голос.

   Он поднял голову, но мокрые, налипшие на лицо волосы мешали рассмотреть возникшего как из ниоткуда человека. К тому же, он слабел с каждым ударом сердца.

–        Вы ранены? – повторил незнакомец, наклоняясь ниже.

–        Я… – Губы немели. – Помогите… Меня сбили…

   Расплывающееся зрение смогло уловить странную бледность человека из дождя, а кожа щеки, к которой прикоснулись длинные тонкие пальцы, смогла ощутить непонятный холод. Он сумел отшатнуться назад, с трудом проговорив:

–        Кто Вы?.. Откуда?..

–        Очень глубокая рана, – тихим голосом отозвался незнакомец, своими ледяными пальцами вцепившись в здоровое его плечо. – Вы потеряли много крови, да ещё и замёрзли…

–        Не трогайте меня! – Он слабо сопротивлялся тому, что с него стали стаскивать куртку, потом раздёрнули ворот рубахи-толстовки. – Уйдите!..

–        Захария, Вы хотите жить?

   Зрение неожиданно прояснилось, и бледное лицо незнакомца резко высеклось из сумерек обморока.

–        От… откуда Вы знаете моё имя? – отчаянно цепляясь за сознание, прошептал он, вцепившись пальцами правой руки в ткань плаща-дождевика на груди этого человека.

–        Захария. – Бледное лицо приблизилось, прозрачные, словно бы жёлтые глаза вперились в него. – Вы хотите жить?

   «Ведьма Бетси…» – мысленно простонал он, глядя на незнакомца. У того был тонкий прямой нос, бескровные губы, чуть раскосый разрез внимательных, немигающих как у совы глаз. Правую бровь чуть изломал уголком едва видный шрам. К высокому лбу липли мокрые светлые волосы.

–        Д… да… – уже еле слышно выдохнул он. – Я… хочу… жить…

–        Тогда доверься мне. – Незнакомец притянул его к себе, в приоткрывшейся щели рта блеснули необычно длинные клыки. – Не бойтесь…

   Жёлтые глаза ночной птицы оказались совсем близко, боли он не ощутил. Только вздрогнул, когда что-то словно проникло в него.

   «Захария…» – позвал чей-то голос из-за завесы дождя. Он позволил осени закрыть себе глаза…

   …Теперь он проклинал уже и тот вечер, и дорогу, и Бетси, и мотоцикл, который не проломил ему череп. Он проклинал слова согласия, проклинал себя… и Мастера…

   Он очнулся. Он долго не мог понять, где он. Над ним был балдахин с резными опорами. Это не его комната и даже не комната Бетси, известная склонностью к роскошельству.

   «Где я? Как я суда попал?.. – Вдруг вспомнился тот странный человек с бледной кожей. – Он принёс меня сюда? Кто же он?..»

   Захария Миракл, начинающий художник компьютерной графики, чудом уцелевший при аварии на дороге, с трудом сел, опираясь спиной о подушки, и озадаченно огляделся. Обширное ложе, застеленное дорогим шёлковым бельём, которое он сейчас сминал своим измученным телом, находилось в сумрачной комнате. Захария потёр глаза правой ладонью, проясняя зрение. Он различил тяжёлый морёного дерева стол у задрапированных тёмными портьерами окон; на столешнице усматривались письменные принадлежности, старинные книги, бронзовые статуэтки-подсвечники со свечами, пресс-папье. Под стать столу внушительное мягкое кресло было сейчас по левую сторону от кровати, и в нём Захария углядел стопку одежды. У противоположной окнам стены виднелись ряды полок до потолка, заставленные книгами, расплывчатые в царящем сумраке.

   Молодой художник выбрался из-под одеяла, обнаружив на себе только нижнее бельё, и недоверчиво оглядел себя. Ниточка шрама от левой ключицы по плечу – вот и всё, что осталось от глубокой раны.

–        Но это невозможно, – пробормотал юноша и коснулся пальцами шрама, содрогнувшись. – Ух, как руки замёрзли!

   Он встал на покрытый дорогим толстоворсным ковром пол, слегка пошатнувшись от подкатившей слабости, не сдержал нового приступа дрожи и шагнул к креслу, несколько озадаченно оглядывая одежду. Но выбирать не приходилось; он догадывался, в каком состоянии находилось его облачение после ночного крушения и ползанья по обочине. Вздохнув, Захария облачился в шёлковую белоснежную блузу с широкими рукавами и узкими манжетами, оставил её навыпуск, натянул чёрные облегающие ноги штаны из бархатистой ткани, и накинул на плечи длинный жилет того же чёрного материала. С сомнением посмотрев на мягкие сапожки с высокой голенью и кушак, Захария взял золотую серёжку полумесяцем (единственное, что осталось из его вещей) и вдел в мочку левого уха. После, неуверенно ступая босыми ногами, обошёл комнату, с любопытством замерев у стола и разглядывая страницы раскрытой книги. Витиеватая вязь незнакомого ему языка оплетала искусно выполненные гравюры. Захария наклонился ниже, опёршись локтями о столешницу, и жадно схватывал детали старинного рисунка, а в голову уже живо зрели идеи отобразить технику в своей работе. Он машинально повёл рукой по груди в поисках нагрудного кармана, где обычно находились блокнот и ручка. Ладонь скользнула по шёлку, попав в не застёгнутый ворот. Захария расстроено вздохнул, держа руку за пазухой, и постучал пальцами по выпуклой грудной мышце… И оцепенел. Шарахнувшись от стола, он налетел спиной на книжный стеллаж, судорожно щупая свой пульс. Но ни на запястьях, ни на груди, ни на шее не было и отголоска работы сердца.

–        Что такое?.. – в ужасе прошептал Захария. – Что это?..

   Он вышел из-за стола на подгибающихся ногах, затравленно огляделся… и увидел ЕГО. Жёлтые глаза светились в темноте, бледное лицо отчётливо выделялось на фоне тёмных рядов книг.

–        Что Вы?.. – Захария чувствовал, что ему не хватает воздуха.

–        Успокойтесь, Захария. – Незнакомец отделился от стеллажа, неуловимым образом оказавшись возле задыхающегося от ужаса юноши. – Вовсе необязательно так задыхаться – это уже излишне.

–        Кто Вы? – простонал художник, пятясь от него.

–        Настоятельно рекомендую не впадать в истерику, Захария. – Тихий голос незнакомца сковывал волю. – Что Вы знаете о своём прадеде, Эрике Миракл?

–        При чём тут?!. – Захария онемел, уставившись в это бледное лицо. В голове всплыли обрывки семейных преданий. – Не… не может быть! Нет! Не может быть! Прадед был сумасшедшим!

–        А кого не сочтут сумасшедшим, – едва заметно улыбнулся его собеседник, – когда человек из хорошей семьи, владелец серебряных шахт вдруг бросает доходный бизнес и с осиновым колом да распятием начинает носиться по округе, всем доказывая, что в соседней деревне завёлся вампир? Ваш прадед, Захария, как и его отец, и дед, доставили нам немало хлопот. Применяемые ими методы были варварскими, но действенными – материал черпался из народных преданий, мракобесия.

–        Вы не.. – Захария истерично цеплялся за рациональность. – Вампиров не существует! Сейчас канун XXI-го века! Вы – маньяк!

–        Маньяком был Ваш прадед, Захария. – Жёлтые глаза сузились, длинно палая рука удержала юношу на месте. – Он изничтожал наше и так малочисленное племя. Он вырезал всю мою ветвь, прежде чем его засадили в лечебницу для душевнобольных, где Эрик скоропостижно и почил. Ваши предки, Захария, были охотниками за вампирами. И я поклялся отомстить.

   Цепляясь за ледяное запястье, Захария пролепетал:

–        Вы хотите… убить меня?

–        Убить? – Бледные губы раздвинулись в усмешке, обнажив ровные зубы и нечеловеческие клыки. – Будь у меня такое в мыслях, я бы оставил Вас умирать на дороге. Нет. Что может быть лучше, чем сделать потомка охотника за вампирами тем, за кем этот охотник и гонялся всю жизнь.

   Юноша застыл, перестав дышать. И обнаружил, что дыхание ему вообще не требуется. Желтоглазый подтянул его к себе ближе и сказал:

–        Добро пожаловать в ночной клан, Захария.

   Художник закричал, оттолкнул его, неловко оступившись и упав на пол.

–        Ты лжёшь! Бредишь! Я – человек! Челове-ек!!!

–        Ваше сердце не бьётся, Захария, – возвышаясь над ним, бесстрастно отозвался вампир. – Вы должны были скончаться от такой потери крови… Но я сотворил Вас. Посмотрите, от Вашей раны только шрам остался…

–        Ненормальный! Псих! – Юношу стали сотрясать судороги. Он рванулся в попытке встать. – Что ты сделал?!

–        Ваш организм ещё превращается, – спокойно пояснил призрак ночи, внимательно наблюдая за ним. – Расслабьтесь, не мешайте метаморфозам. Вы уже принадлежите нам и ничего не измените.

–        Ло-ожь!!! – Захария сумел встать и кинулся на него. – Я – человек!!!

–        Вы научитесь, – легко уклонился от удара вампир. – Как Мастер, я самолично буду учить Вас.

–        Я не буду таким, как ты!!! – истошно закричал Захария, а его снова выгнуло приступом судорог.

   Желтоглазый нелюдь мгновенно оказался рядом, схватил его и откинул на кровать, прижав собой и прошипев:

–        Будешь, Захария, будешь. И будешь слушаться меня – Мастера. Перестань сопротивляться, судороги пройдут.

   Захария не мог вырваться – ледяные пальцы смыкались с силой стальных клещей. Он глухо выл, судороги немилосердно выкручивали его.

–        Расслабься, – прорычал вампир – его Мастер. Его творец. – Замри!

   Юноша с ненавистью посмотрел в его бесстрастное лицо, принадлежавшее скорее всего аристократу, и с ужасом осознал, что всё им услышанное – кошмарная, но неотъемлемая от него правда. Сопротивление доставляло муки, и Захария перестал брыкаться, бессильно откинув голову, полуприкрыв глаза.

–        Так-то лучше… – Тихий голос отдалился, пальцы оставили его руки, исчезла тяжесть чужого тела. – Научишься, Захария. Этого уже не изменить. Пришло время платить за грехи твоих предков. Отдохни, скоро начнётся твоё обучение, птенец…

   …Распятие, церковные регалии, текущая вода – всё чушь.

   Захария стоял в тени, слушая голос падре; его пальцы стискивали спинку скамьи.

   Метаморфозы сделали из него вампира, изменили его так, что он никогда больше не сможет вернуться к роду людей. Его Мастер – Лорд Каспар Девильо привёл его в клан к Старшим вампирам и их ветвям, птенцам. Захария мучался оттого, что сказки его детства стали неотъемлемой его частью, его явью. Он бодрствовал ночами и бежал солнечного дня, находя укрытие в замке Каспара, неведомым образом притащившего художника из Канады в Румынию (хотя чему удивляться, у некоторых вампиров банковские вклады достигали внушительных размеров, а особо расторопные даже вели прибыльные дела).

   Захария пытался покончить с собой, но регенерация его организма поражала воображение и ни один яд его не брал. Пресловутого же серебра, чесночных эссенций или осиновых кольев Каспар в хозяйстве не держал. Именно на эти атрибуты у вампиров было сильнейшая аллергическая реакция, ведущая к второй кончине.

   Ещё юноша узнал, как возрастает физическая сила и скорость реакций у ставшего вампиром, как обостряются инстинкты и развиваются ментальные способности.

   И так же он узнал ЖАЖДУ.

   Это сводило с ума. Это заставляло метаться по многочисленным комнатам и залам замка. Он слабел. Он чувствовал, как распространяется эта немощь. Но он не мог заставить себя охотиться и пить…

   Каспар объяснял, что при охоте важна не только свежая кровь жертвы. Важна и психическая подпитка эмоциями, аффектами. Подобное было выше сил и моральной позиции Захарии, категорично отказывающегося охотиться. Каспар спокойно вразумлял его, убеждал, что жажда сведёт его с ума…

   …Захария страдал уже пятый день. Он был ослаблен ещё после аварии, а не поддерживал себя, свой изменившийся организм, обрекал себя на тяжкие, мучительные часы борьбы со своей природой вампира...

   На шестую ночь он сбежал из замка, когда Каспар удалился на привычную ему охоту и последующую встречу с кем-то из клана. Замок располагался в лесах подножия пика Пьедрос, и до ближайшего городка было около семи километров петляющей дороги. Захария нашёл в одной из пристроек свой мотоцикл, выглядевший много лучше хозяина. Бак был полон, и художник в полуобмороке погнал машину к тёплому мерцанию электричества на улицах карпатского городка.

   Жажда вела его по грани безумия. Он с трудом бежал с ночных улиц, по которым ходили ничего не подозревающие люди, а под их кожей струилась манящая, горячая, живительная, красная влага. Захария нашёл укрытие в крохотной церквушке, где царила благословенная тень и тишина, наполняемая лишь мягким баритоном голоса падре…

   Юноша ощутил на себе взгляд и поднял голову. С соседней скамьи на него смотрела девушка лет семи, поправляя всё время сползающую на глаза шапку.

–        Привет, – беззвучно сказал Захария и поднял левую руку.

   Девочка пискнула и прижалась к боку своей матери, облачённой в тёмное пальто. Женщина обняла её и хмуро осмотрелась. Увидев Захарию, смертельно бледного с лихорадочно блестящими глазами, она испуганно перекрестилась и что-то залепетала на румынском. На её голос стали оборачиваться и остальные немногочисленные в такой час прихожане, среди которых были и мужчины.

–        Простите… – Захария оттолкнулся от стены, прижимая к груди Библию, и, пошатываясь, поспешил к дверям, слыша за собой голоса.

   Выйдя на улицу, он понял, что вот-вот сорвётся, утеряет остатки человечности под неодолимым призывом жажды, и едва ли не бегом бросился на окраину, где оставил мотоцикл. Он решился. Он уедет от города и пика Пьедрос как можно дальше и где-нибудь на дороге встретит рассвет. С Библией в руках, хотя и не был верующим.

   Юноша покинул оживлённые улицы и ступил в более тёмные пограничные улочки. Его обострённого обоняния коснулся запах взбудораженных человеческих существ, изрядно приправленных спиртным. Захария вскинулся и посмотрел вперёд. Возле его мотоцикла возилась подвыпившая троица.

–        Эй, отойдите! – крикнул юноша, даже забыв о слабости и жажде. – Это мой мотоцикл. Понимаете по-английски? Отойдите!

   Они обернулись. Двое юнцов и чуть постарше, явно предводитель. Они что-то сказали. Захария взмахнул рукой, показывая им убраться, и быстро подошёл. У одного из грабителей оказалась фомка, взлетевшая над головой художника.

   Захария и понять не успел, как сумел уклониться, а нападавший врезался в довольно высокий забор, опоясавший чьи-то угодья. Захария мгновенно оказался рядом с оставшимися, выворачивая белобрысому юнцу руку с ножом и отбрасывая к тому же забору. Третий из грабителей тонко закричал, когда пальцы вампира стиснули его горло.

–        Я сказал, убирайтесь! – Художник зашипел, обнажил клыки… и остановил себя. Его глаза отразили не меньший ужас, чем глаза парня в его хватке. – Нет… я буду… Не-ет! – Он оттолкнул от себя мальчишку. – Беги отсюда!!! Убирайся!

   Земля ушла из-под ног. Захария стиснул виски ладонями, рухнув на колени, и мутящимся взором осмотрелся. Кажется, в отличие от него местные жители были вполне привычны к вампирам и методам борьбы с ними. По крайней мере, один из юнцов уже где-то раздобыл обломок дерева и двигался к нему. Захария повалился наземь, надеясь, что деревяшка окажется осиной, а удар придётся в сердце. Однако он увидел, как кто-то метнулся из тьмы навстречу «вампироборцам». Раздались крики. Захария потерял сознание…

–        Глупец, мальчишка! – Каспар уложил бессознательного птенца на свою кровать и яростно сорвал с себя плащ. – Что ты удумал, щенок? С собой покончить?!

   Каспар замер посреди комнаты, мрачно глядя на упрямца. Захария не хотел охотиться и этим губил себя. Мастер подозревал, что рано или поздно мальчишка попробует бежать, но не ожидал, что ему удастся удрать в город.

–        Идиот, кретин. – Каспар собрал разметавшиеся во время потасовки на окраинах волосы, перехватив их в хвост, отвёл со лба чёлку и подошёл к кровати. – Проще тебя будет убить и не маяться.

   Вампир достал из-за голенища сапога старинный кинжал, но рука его дрогнула.

   Захария метался в обмороке – наследие человеческой природы; глаза его закатились, бледные губы приотверзлись.

–        Безумец… – Каспар отложил кинжал и сел на край кровати, приподняв юношу на руки. – Ты не понимаешь, ЧТО тебе даровано… Ты мучаешь себя, Захария. Ты должен жить, как ночной.

   Да, Эрик Миракл вырезал всю его ветвь, всех до единого. Каспар долго лелеял план мести. И он не мог сейчас позволить своему первому за столько лет птенцу погибнуть из-за собственного упрямства… Каспар осторожно надавил пальцами на подбородок Захарии, приоткрывая его рот шире. Мастер помнил, что когда творили его, то вкус крови он узнал таким же образом. Вампир рассадил клыками себе язык, прокусив себе губу, и наклонился к Захарии, слившись с ним в своеобразном поцелуе, вливая в него свою кровь.

   Сначала художник не реагировал. Но вдруг дрогнул, застонал и поддался вверх. Каспар поддержал его голову ладонью и сам глухо взвыл, когда измученный многодневной жаждой птенец впился в него, страстно алкая желанную влагу. Руки юноши крепко обхватили плечи Мастера, оба они содрогались в объятьях друг друга, но один от боли, другой – от стремления утолить жажду.

   «Придётся опять охотиться…» – Лихорадочно подумал Каспар, крепко прижимая юношу к себе. Эмоции, хлынувшие в его сознание из сознания Захарии, отстранили боль. Юноша был полубезумен от голода и открылся Мастеру, как в миг творения.

–        Ты убьёшь меня так! – не без усилия оторвав от себя художника, воскликнул Каспар и сел прямо, прижимая к губам ладонь. – Дьяволиссимо!

   Захария тяжело дышал – всё те же человеческие атавизмы – лёжа на спине с разбросанными по кровати руками. К его щекам наконец-то пришёл румянец, губы наполнились краской. Его ноздри возбуждённо трепетали, замутнённые глаза шарили по лицу Каспара.

–        Вот до чего ты себя довёл, – усмехнулся Каспар, радуясь, что ранки на языке зажили быстро. – Твоими стараниями я опять голоден!

   Взор Захарии прояснился, а секунду спустя его лицо исказилось от ужаса и отвращения. Он отвесил Каспару пощёчину, бросившую старшего вампира на пол, и, зажав рот ладонями, сел, глядя на мрачного Мастера.

–        Я тебя убью, – глухо пообещал Каспар, встал и схватил юношу за плечи. – Ты будешь сам охотиться, или я отдам тебя на суд Старших!

   Светлые, посеревшие глаза Захарии смотрели с отчаянием, из-под ладоней рвались сдавленные рыдания.

–        Послушай, – смягчился Каспар. – Ты не хочешь смириться с тем, кем ты стал. Но ты должен. Ты – один из нас. Ты – моя ветвь, мой птенец, и я отвечаю за тебя Захария. Я не смогу постоянно кормить тебя так, как сегодня, да и ты, похоже, от этого не в восторге. Ты должен охотиться.

   Юное лицо художника исказилось страданием. Он опустил голову, плечи его задрожали. Каспар отпустил его плечи, заставил посмотреть на себя и тихо сказал:

–        Завтра, Захария. Завтра мы пойдём вместе. Ты научишься, пойми. Это необходимо.

–        Я не… ненавижу тебя, – убрав ладони от лица, прошептал тот.

–        Взаимно, – после паузы отозвался Каспар и распрямился. – Иди в свои комнаты. И не пытайся бежать снова, мальчишка.

   Захария встал и, пошатываясь, ушёл. Каспар же снова отправился на охоту и, раздражённый, вернулся где-то за час до того, как стал брезжить рассвет. Старший вампир решил проверить птенца и бесшумно прошёл в его комнаты. Некоторые коллеги Девильо, в струе традиций и легенд, спали в глубоких подземных помещениях, в гробах. Но замок принадлежал Каспару, слуг не было и не существовало риска, что кто-то в дневное время откроет окно. Поэтому и он, и его птенец спали на нормальных кроватях.

   Захария почивал без одежды.

   Раздражение Каспара улетучивалось, пока он стоял у ложа своего взбалмошного воспитанника. Что-то вроде заботы шевельнулось в тёмной душе вампира, когда он смотрел на юношескую фигурку, сжавшуюся в самом изголовьи кровати. Белизна нагого тела резко выделялась на тёмном фоне шёлкового покрывала. Каспар вспомнил ощущение падения, щекочуще-жуткого, захватывающего, когда их сознания сегодня снова слились.

–        Захария, ты не мог не ощутить ЭТОГО, – пробормотал старший вампир, укрывая юношу плюшевым пледом, снятым с кресла. – И ты ощутишь, ЧТО такое Охота. Ты поймёшь…

   Но художник упрямился…

   Когда Каспар едва ли не волоком взял его с собой на следующую ночь в одну из глубоких деревенек, Захария воплем спугнул потенциальную жертву – пьяненького мужчину. Каспар нагнал того в два счёта и приказал Захарии подойти.

–        Пей. – Каспар обнажил руку жертвы с выступающими венами. – Пей, детёныш.

–        Нет, – просипел художник, глядя в пустое лицо мужчины, зачарованного волей вампира.

–        Ты опять за своё?! – Мастер выхватил как из ниоткуда кинжал и полоснул по руке жертвы. – Пей!

   Запах человеческой крови, горячей, желанной, сплёлся в борьбе с убеждениями юноши. Он стиснул челюсти, убеждая себя, что пересилит жажду, и не мог отвести взор от струек крови, оплетших предплечье мужчины, совершенно равнодушного к этому.

–        Мы охотимся только за такими отщепенцами, – тихо заговорил Каспар, глядя на птенца своими жёлтыми глазами совы. – Его смерть пройдёт тихо, а тебе подарит силу, жизнь. Пей же, не мучай себя, Захария.

   Юноша с тихим стоном шагнул вперёд, с отчаянием и мольбой глядя на Мастера, взял мужчину за запястье и, сопротивляясь всей душой, склонился к порезу. О, этот аромат жизни, пусть и подпорченной алкоголем; трепет человеческого сердца – как они манили! Верхняя губа медленно поднялась, обнажая клыки…

–        Нет! – Захария замотал головой, с силой толкнул человека в грудь, отбросив на Каспара, и понёсся обратно к машине. Там он забился на заднее сиденье, сжавшись калачиком и рыдая без слёз. Каспар явился минут через 15, отирая с кинжала кровь, холодно глянул на юношу и сел за руль (кажется, он был из тех малочисленных вампиров, кои не пренебрегали плодами прогресса). Мотор завёлся сразу, и чёрная машина бесшумно помчалась по просёлочной дороге. Через некоторое время Каспар заговорил:

–        Захария, перестань. Признай себе, что ты тот, кем ты стал.

–        Лучше убей меня, – глухо отозвался тот.

–        О, это было бы слишком просто, – усмехнулся Мастер, выводя машину на старинный каменный мост над речушкой. – За что ты цепляешься, детёныш? За свои моральные принципы? Мы другая раса, Захария, и кто виновен, что наша природа требует человеческой крови. Нет, конечно, можно пить и кровь животных, но тогда мы быстро деградируем. – Он помолчал. – Подумай, какие перед тобой открываются возможности.

–        Жалкое существование упыря, – горько усмехнулся юноша.

–        Жалкое? Вряд ли. – Каспар немного увеличил скорость. – Тебе открывается совершенно иная сторона, Захария. Посмотри, теперь тебе не страшны никакие людские болезни, тебе не приходиться потреблять пищу весьма сомнительного происхождения. Ты не платишь налоги и не обязан участвовать в играх людских политиканов. Ну, быть может, некоторых благ человечества ты лишился… – всё это телевидение, интернет и прочая. Если это тебя так удручает, ты можешь заняться делом и приобрести всё это. Ты же рисуешь – что ж, работай, так сказать, на дому, пересылай работы обычной или электронной почтой. А сам – учись, развивайся. Да, мы лишены возможности плотских утех. Но поверь, Захария, жалки акты людского совокупления по сравнению с психическим слиянием. Ты помнишь, что это, Захария?

   Художник молчал, но в зеркале заднего вида Каспар поймал взор его светлых глаз. Захария слушал

–        Когда-то я был таким же, как ты, – продолжил Мастер, выводя машину на дорогу к скрытому в лесу гаражу. – Артачился, кричал о морали, о законе Божием. Я католик, знаешь ли. Удивлён?

–        А… откуда ты? – тихо спросил Захария.

–        Я родился здесь, потом уехал на обучение в Европу… Там встретил своего Мастера. – Желтоглазый остановил машину перед воротами в подземный гараж. – Выходи, до замка пешком пройдёмся.

   Захария понуро вышел из салона и терпеливо ждал снаружи, пока Каспар, призраком двигаясь среди тёмных деревьев. – Открытия человечества, атомные энергии, полёты на Луну… Люди спешат, торопятся, ибо недолговечны. Они подминают природу, насилуют её, рвут друг друга в клочья. Чего ради? – Он неожиданно остановился и посмотрел внимательно на птенца. – Да, прогресс – это хорошо – это движение, борьба, доказательство всему и вся, что человечество «аз есмь». Но оглянись, Захария, прислушайся, детёныш.

   Юноша моргнул, поднял голову. Карпатский лес величаво возвышался вокруг. Чуткий слух ловил шелест ночной жизни, перекличку сов, возню спящих белок. Кто-то пробежал, кто-то пролетел. Перешёптывались кроны. Студёный ночной воздух полнился близостью зимы и был по-своему волшебен. Захария вдруг остро ощутил, как готовиться к спячке природа.

–        Слышишь? – Голос Каспара стал мягче. – Люди разучились слышать природу, они бояться её, ибо она древнее их. Единицы из них находят в себе силы СЛУШАТЬ и СЛЫШАТЬ. С ними небезынтересно общаться. Я не отрываю тебя от их мира совсем, но ты уже не сможешь жить в их темпе, Захария. Ты сопротивляешься своей природе, но попробуй же прислушаться к ней. Ты уловишь – она удивительна, хотя и чужда людям.

   Захария растерянно озирался, вдруг обнаружив грандиозность и величие карпатского леса. Он посмотрел на своего Мастера, наблюдавшего за ним, а взор замутился. Знакомая слабость снова ударила в позвоночный столб. Каспар подхватил пошатнувшегося юношу и тише сказал:

–        Мы хищники, Захария, ночные охотники. Ночь на только ужас и смерть, но и созидание. У нас свои законы, свой кодекс, своя жизнь под «солнцем мёртвых». Нас мало, и мы не терзаем природу, не рвём её. Мы как бы ниточки из мира вечности к миру временности. Время, Захария, ставит философию. Она своя у нас, вампиров. И мы пытаемся уцелеть в этом стремительном мире людей. И ты должен уцелеть. Захария?

–        Мне плохо… – пробормотал Захария. – Я не могу охотиться…

–        Сможешь, – заверил его Каспар, удерживая за плечи одной рукой, ладонью другой подняв его голову за подбородок. – Что ж… Ты знаешь, как я это сделаю. Готов?

–        Это отвратительно, – прошептал художник.

–        Попробуй укусить меня, – предложил Мастер.

–        Не… могу… – Захария снова был на грани обморока. – Но и так… нет…

–        Почему? – изогнул бровь Каспар и почти минуту ждал.

–        Ты… – наконец, выжал из себя Захария. – Мужчина…

–        А ты закрой глаза и представь, что я – женщина, – усмехнулся желтоглазый вампир.

–        Нет, – покачал головой юноша. – Я буду знать, что это – ты.

–        Тебя это так беспокоит? – отводя с его щеки светло-русую прядь, спросил с той же усмешкой Каспар. – Разве у тебя есть девушка, которой бы ты рассказал об этом? Ведьма Бетси?

–        Она… не моя девушка… – Захария подавил дурноту. – Она не нравилась мне как… как женщина.

–        А кто же тебе нравиться? – заинтересованно спросил Мастер.

   Художник смотрел на него долго. Потом тихо сказал:

–        Пойдём в замок. Там хоть на ковёр мягче падать.

   Каспар не сдержал фыркающего смешка и ответил:

–        Второй раз тебе не удастся ударить меня. Ну, идём в замок. Только тормозишь мне последнюю охоту.

   Захария смолчал, и через полчаса они оказались под сводами сумрачного замка Девильо. Художник избавился от верхней одежды и, угрюмый, скрылся в ванной. Каспару ничего не оставалось делать, как совершить те же процедуры у себя, дабы где-то через час явиться к птенцу. Захария сидел с ногами в кресле в своей спальне, облачённый в те же блузу и штаны, которые обнаружил в первый день пребывания в спальне. Он возвёл на Каспара рассеянный взгляд. Мастер подошёл и сел напротив на кровать.

–        Я… попробую… через… – Захария дрогнул. – Через укус…

–        Мм, не думаю, – покачал головой Каспар. – Кровь у меня холодная, ещё не сразу вену прокусишь… Дева Мария, ладно. Смотри не передумай. – Он ловко выхватил из-за голенища сапога кинжал, обнажил своё левое предплечье и, глянув на застывшего птенца, остриём провёл себе по коже.  Только не тяни. Рана быстро заживёт.

   Захария закрыл глаза. Потом вновь отверз их, дрожащими движениями выбрался из кресла и опустился на колени возле Мастера. Взял его руку в свои неверные пальцы, и колотимый ознобом, припал губами к порезу. Каспар болезненно поморщился, но не отвёл взора от птенца, чьё лицо вдруг показалось ему щемяще-прекрасным. Захария пил недолго, отпустил предплечье Каспара, глядя перед собой остекленевшими глазами. Потом обернул к нему своё лицо. Каспар забыл о каких-то насмешливых словах, взглянув в голубые глаза юноши. Если бы сердце желтоглазого было человеческим, он бы ощутил забытую сладостно-щемящую боль. Захария действительно был красив. С уголка его бледно-розовых губ протянулась к подбородку струйка крови. Каспар наклонился, чуть хмурясь, взял его лицо в свои ладони и осторожно слизнул кровь.

–        Каспар… – прошептал Захария, а его глаза стали глубже. – Я…

   Мастер сам дрожал внутренне, когда ощутил необычно тёплую эмоциональную волну. Он открылся ей, и она заполнила его, сорвав с губ стон.

–        Захария, что ты?.. – Каспар почувствовал руки юноши, скользнувшие ему на шею. – Захария…

   Губы художника приоткрылись, и Мастер-вампир, влекомый трепетными импульсами его сознания, прильнул к ним в долгом поцелуе. На этот раз они не кусались. Захария весь подался к нему, захлёстывая в слиянии сознаний Каспара наслаждением с примесью страха, нежностью с отголоском боли. Такого Мастер ещё не испытывал и рвался навстречу этим мыслям, чувствам, образам. Он крепче прильнул к губам юноши, постанывающего и обвивающего руками за шею.

–        Захария, постой… Подожди… – пролепетал Каспар, с трудом отстраняясь. – Что мы делаем?..

   Художник смотрел на него, его губы поблескивали. Потом он отпустил плечи Мастера, его пальцы быстро расстегнули пуговицы блузы, с тихим шёлковым шелестом скользнувшей с его плеч. Дышал бы Каспар, дыхание у него бы перехватило.

–        Ты пил мою кровь, – прошептал Захария, а его пальцы коснулись шрама через левую ключицу. – Ты касался – здесь…

–        Да… – словно в тумане предохотничьего возбужденья отозвался Каспар, скользнув ладонями на шею юноши, потом на его грудь. – Да…

   Он поднял Захарию и бережно уложил на кровать, склонившись к нему и губами припав к его груди. Юноша выгнулся, застонал, но не от боли. Психическое слияние несло ни с чем несравнимые ощущения. Каспар скинул с себя сорочку и прижался к телу художника, крепко обняв его и ищущего его губ.

–        О, Захария… – Мастер ответил на его искания.

–        Они не могли слиться телесно, но слияние сознаний и душ вместе с ласками рук и губ принесло более яркие минуты экстаза, срывая стоны и крики…

   Через какое-то время они лежали лицом друг к другу, переплетя руки. Каспар искренне любовался Захарией, глядящего на него с мучительной нежностью.

–        Я люблю тебя, – прошептал юноша. – Каспар, я люблю тебя.

   Мастер экстатически закатил глаза, пронзённый чувственным импульсом, и выдохнул:

–        Захария, я больше не могу жить без тебя. Я люблю тебя.

   Художник прижался к нему всем телом, уткнувшись лицом ему в шею и схватывая ответные токи нежности.

–        Я проклинал тебя, – тихо сказал он. – Я проклинал тебя, потому что ты покорил меня, Каспар… Я теперь твой, только твой. Мы будем вместе – ты и я… Не оставляй меня…

   Ответом ему было страстное объятие, стон и горячая, жаждущая волна слияния…

   …Они так и заснули вместе, обнявшись, прильнув друг к другу…

   Они охотились теперь вместе, везде и всюду вместе. Безумная их любовь делала их вдвойне опасными, ибо друг за друга они готовы были растерзать любого. Круг старших вампиров смотрел на это сквозь пальцы – эксцентричность Девильо и раньше делала его одиночкой.

   Захария быстро учился быть вампиром, отучался – человеком. Однако он не забыл своих человеческих занятий, и по подсказке Каспара под псевдонимом слал свои предложения по электронной почте. Его работы заметила одна из уважаемых фирм-разработчиков компьютерных игр. Так что помимо ночных вылазок Захария был увлечён работой над заказами и изучением содержимого библиотеки. Каспар не без улыбки наблюдал за творческим возбуждением, метаниями художника и предоставлял в его распоряжение всё, что требовалось…

   Каспар намертво привязался к нему. Столь сильно, что согласился поучаствовать в мстительной проказе Захарии, уговорившего его навестить в Квебеке «безутешную» Бетси Тарковски. Как выяснил художник, эта его бывшая приятельница недолго сокрушалась по без вести пропавшему однокашнику и через месяц весьма резво продала проект Миракла. После этого на полученные деньги купила маленький домик. Во Французской Канада, в Квебеке, и ныне жила, горя не зная вместе со своим новым избранником…

   …После явления Захарии и Каспара в глухую полночь на дорожках ночного парка, у парочки надолго пропала охота наживаться за счёт чужих проектов и вообще гулять по ночам…

   Вспоминая перекошенные от ужаса лица Бетси и Романа, когда Захария вещал с ними замогильным голосом, Каспар не смог сдержать улыбки, бредя под мелким дождём через карпатские дебри. Он был сыт и спокоен, умиротворён. Сегодня они с Захарией охотились порознь, и Мастер весь внутренне дрожал в предвкушении встречи с возлюбленным.

   Каспар прикрыл глаза, воскрешая сладкие воспоминания. Эти губы, пальцы. Нежный и страстный голос, шепчущий какие-то безумства и срывающийся на стон. Этот головокружительный, ни с чем не сравнимый запах гибкого юношеского тела – как хотел Каспар скорее ощутить эту подвижную, змеящуюся силу мускулов в своих руках, прижать к себе, впиться поцелуем в эти губы и не отпускать, не отпускать! И падать, кружить, сливаться в непередаваемом земными – человеческими или звериными – чувствами танце открытых душ…

   Острое, яркое, жгучее ощущение минувшего экстаза плеснулось внутри Каспара… и тут он понял, что это была боль. Страшная, опаляющая, едкая. Он вскинул голову, озираясь и прижимая к груди руку. Кровь бежала из длинной, хоть и неглубокой раны, нанесённой клинком. Из серебра.

   Вампир пошатнулся, ища напавшего и силясь понять, почему его инстинкты не вытолкнули его из мира грёз при приближении врага. Вампироборца.

–        Каспар…

   Мастер рывком обернулся. Застыл. Сузил жёлтые глаза.

   Она стояла у огромной вековой сосны, в одеждах похожих на одежды японских воинов теней-ниндзя. В её руке, словно бы безвольно уронённой вдоль тела, мерцал серебряным жалом тонкой длинный меч.

–        Кто?.. – Каспар не завершил вопрос, впиваясь взором в её бледное, угрюмое лицо, острое к подбородку с чуть выступающими скулами. Он вспомнил. Это было лет 10-12 назад. Он путешествовал на своём самолёте над Южной Америкой, навещал попутно старого приятеля. Нежданная буря вынудила его совершить посадку где-то в Андах, неподалёку от маленького захудалого индейского поселения. Он помнил. Ветер нёс тяжелые тучи, дождь метался так, что иногда казалось – вода хлещет снизу вверх. Мучимый жаждой вампир направился к деревеньке, но его отвадил лай собак. Он отступил, пошатался среди камней и наткнулся на обветшалый загон. Решив подкрепить себя домашнего скота, он зашёл внутрь. Животных там не было, зато на куче какого-то тряпья лежала девчонка лет 12 в старом линялом пончо. Она была больна. Пневмония, как определил Каспар тогда. Она мучительно умирала, мечась в горячем бреду.

   Каспар тогда опознал, что она не местная, в её крови присутствовала лишь толика индейской крови, оставившей ей острый подбородок, обострившиеся из-за болезни скулы и чёрные волосы, свалявшиеся и тусклые.

   Бродяжка умирала. Каспара мучила жажда. И он погрузил её в глубокий сон без сновидений. Она не ощутила боли. Но когда он оторвался от тонкой детской ручонки, уже ослабевшей и холодной, ее глаза вдруг открылись и взглянули на него.

   Никогда в жизни Каспар больше не видел таких глаз: белых с пронзительными проколами зрачков. Потом тяжёлые веки медленно прикрыли закатившиеся глазные яблоки. А Каспар, потрясённый, ещё долго стоял на коленях возле тихого человеческого существа…

   И вот сквозь десяток лет из дождя над горами на него смотрели те же невозможно-белые глаза, тлеющие серебряными дисками на бледном лице. Смоляно-чёрные волосы были коротко острижены и охвачены лентой.

–        Каспар, – повторила девушка. Но девчонка не могла выжить! И… и даже бы, если вдруг и стала вампиром, ей должно было статься только 12 лет! Вампиры не стареют, сохраняя тот возраст, когда стали таковыми…

–        Кто ты? – глухо спросил Каспар, отстраняя боль.

–        Бьяна. Ты убил мою сестру десять лет назад возле богом забытой андской деревни. Вспомнил? Все эти годы я искала тебя. И наконец-то отомщу за её невинную душу.

–        Кто ты такая? – сбрасывая плащ и незаметно напрягая мускулы для прыжка, вопросил вампир.

   Бьяна уловила его приготовления и вскинула меч.

–        Я из ветви Нгуэдоса. Узнав, кто погубил мою сестру, я решила стать одной из клана, чтобы биться с тобой наравне!

–        Занятно, – усмехнулся Каспар. – Так вот почему я не ощутил тебя. И ты уверена, что сможешь одолеть меня?

   Губы Бьяны изогнула какая-то ломко-болезненная улыбка, и она дёрнула головой, предлагая ему посмотреть вверх.

   Каспар поднял взгляд. Его глаза расширились до предела, из горла вырвался вопль. Захария висел над землёй на одной из толстых веток, с немилосердно вывернутыми за спину руками.

–        Как смотришь на то, – прошипела Бьяна, – чтобы я убила того, кто ТЕБЕ всего дороже? – И прыгнула.

–        Захария!!! – Каспар зверем взмыл ей во след, и они столкнулись в воздухе, сплётшись в яростной схватке и рухнув наземь.

   Бьяна оказалась сильной фехтовальщицей, к тому же её меч был покрыт напылением серебра. Каспар с рёвом кидался ей наперерез всякий раз, как она пыталась достать Захарию. Он успевал уклоняться от смертоносного клинка, но сам не мог добраться и освободить безвольного художника. Отшвырнув в очередной раз белоглазую Немезиду, Каспар заорал:

–        Захария-ааа!!!

   Светло-русые пряди, тяжёлые от водя, колыхнулись при едва заметном движении головы. Захария тихо застонал.

   Бьяна взвизгнула и, вращая бешеную метелицу стали и серебра, накинулась на Каспара.

–        Захария! Очнись!!!

   Голубые, поддёрнутые мороком, глаза медленно открылись. Внизу меж тёмными карпатскими деревьями метались, кружились, взвивались двое.

–        Захария-аа!..

–        Каспар, – прошептал художник, а его сознание прояснилось. – Каспар…

   Бьяна выдернула из плеча кинжал желтоглазого. Вонзённый им ранее, и швырнула вверх. Клинок полоснул натянутую верёвку, и Захария, неловко извернувшись, обрушился вниз, к корням.

   Каспар метнулся к нему, вскидывая руку:

–        Захария! Вставай!..

   Художник сел, напрягая ноющие мускулы в попытке разорвать путы, и окаменел, неотрывно глядя в лицо Каспара, словно повисшего на пронзившем его насквозь мече. Мастер сделал шаг, ещё один. Меч остриём торчал из его груди.

–        Захария… – Каспар тяжело упал на колени перед юношей, его золотые глаза заполнились болью. – Беги… – Он упал на бок. Светлые, кажущиеся даже заснеженными, волосы разметались по земле.

   Шелестел дождь. Захария смотрел на недвижного Мастера, с трудом перевёл взор на приблизившуюся Бьяну, сжимавшую в руках настоящий кол.

–        Вот всё и кончается, – сквозь стиснутые зубы и клыки процедила она. – Иди за ним! – Замахнулась.

   Захария словно со стороны видел, как извернулось тело, как расправились в прыжке мускулы, как руки разорвали верёвку. Он встал в стороне. Меж ним и Бьяной был Каспар, пронзённый посеребренным клинком.

–        Каспар… – беззвучно позвал юноша. Его мрачный взор упёрся во взгляд Бьяны.

   Они сцепились в рукопашной. Они кусались и царапались, швыряли друг друга оземь и деревья и наносили удары, простому человеку принёсшие бы смерть. Они дрались. Молча. Шелестел дождь.

   Захария был ослаблен жаждой и давешним оглушающим ударом после падения с дерева, и в один миг Бьяна с яростью вбила в ствол могучей сосны.

–        Сдохни! – исступлённо закричала она, метя колом ему в сердце. И застыла. На её лице проступило изумление, когда опустив взгляд, она обнаружила вышедший из груди серебристый кончик меча.

–        Отправляйся к своей сестрёнке, – прохрипел Каспар и с силой отбросил поражённую девушку. Та упала на землю, несколько раз перевернулась и замерла на боку. В её изумлённо отверстых глазах угасало серебряное пламя. Тяжёлые веки приопустились на закатывающиеся зеркала.

   Каспар отвёл от неё взор, посмотрел на Захарию, измученно улыбнувшись, и покачнулся. Со вскриком художник подхватил его и с ним на руках сел наземь.

–        Ну, вот и всё… – прошептал Каспар, прижимая руку к сквозной ране в груди. – Вот и всё…

–        Не оставляй меня, – сквозь боль в горле прошептал Захария, склоняясь к нему и своими пальцами стискивая его ладонь. – Каспар, не умирай!..

–        Мой мальчик… Глупенький мой… – Мастер с трудом поднял руку и погладил его по щеке. – Захария…

–        Каспар, я люблю тебя! – с надрывом выдохнул художник, прижимая его к себе. – Я не хочу жить без тебя!..

–        Малыш… – Что-то непереносимо расплавленное, обжигающее затуманило желтые глаза. Слёзы. – Захария, я… хочу… быть с тобой… Сейчас… Захария…

–        Каспар! – Юноша ринулся к нему сознанием, подхватил его, объял, пытаясь удержать. – Я люблю тебя!

   Каспар отдал ему всего себя, он пел ему о том, что никто, никогда не услышит, он сгорал в нём. Он любил его безумно, нежно, отчаянно.

–        Я люблю тебя…

   Шелест дождя. Лес был тёмен и молчалив.

   В темноте хвои в разрывах туч взмерцала и тут же исчезала одинокая звёздочка.

   Шептал дождь…

   Он сидел на заброшенной, почти уже запрятанной повядшей травой и листвой дороге, когда-то карабкавшейся по горному склону. Отсюда открывался вид на тёмную шкуру предзимнего леса. И у самой его далёкой кромки, где с трудом различался силуэт зловещего замка, небо начало медленно выцветать.

   На бескровных губах Захарии застыла отрешённо растерянная улыбка, в глазах, похожих на осколки зеркальца, бродили огоньки внутреннего пепелища.

   Оно вспыхнет с новой, неимоверной силой скоро, очень скоро. И этот огонь выйдет из него и излечит, унося на своих крылах.

   Скоро…

   Захария отвёл взор от далёкой ниточки у горизонта, посмотрел в лицо тихого Каспара, которого держал на своих коленях. Такое спокойное, такое свободное лицо вампира.

–        Я приду… Только дождись меня… – попросил шёпотом Захария и ласково повёл ладонью по обелившимся волосам Мастера. – Подожди меня…

   Дождь прекратился. Только вечер качался на ветвях древних деревьев, а те лепетали:

–        Останься… останься с нами… Кто услышит нас?..

–        Я слышу вас, – отвечал юноша, закрыв глаза. – А вы – слышите меня.

–        Останься… Останься… Так страшно…

–        Мне уже не страшно.

–        Останься… Останься… Так одиноко…

–        Я буду одинок тысячекратно… Без него…

   На востоке нити бледнеющего света складывались, сплетались сначала в ленту, после в широкий кушак, медленно зацветающий красным золотом.

–        Захария… Захария!.. – звали деревья.

   Художник открыл глаза, и огоньки в них плескались всё ярче, всё чаще, заполняя лазурь взора распаляющимся жаром рассвета.

–        Дождись меня…

–        Захария!.. Захария… Захария…

   А ветер вплёл нотку дождя:

–        Каспар…