Catherine

На краю любви.

10.

            Однажды, если не ошибаюсь, где-то в двадцатых числах марта Карли назначила встречу на одной станций метро в Бронксе. Ненавижу метро! Меня несказанно бесит грохот поездов, толпы людей и карманники, которые вечно пытаются опустошить мои карманы. Чтобы посчитать все мои поездки или хотя бы походы под землю хватит пальцев рук, но ради нее я наступил себе на горло и приехал на метро в Бронкс, хотя в гараже пылилось несколько машин разных марок и цветов.

            Сидя на скамье в центре зала, я лениво наблюдал за ворами, обчищающим вечерних пассажиров, и полицейскими, которые пытались схватить их за руку. Особенности вампирского зрения позволяют нам не только видеть движения людей в замедленном темпе, но и предугадывать их. И сейчас я развлекался, пряча улыбку и поражаясь нерасторопности нью-йоркских копов.

            Карли выпорхнула из поезда за моей спиной и закрыла мне глаза руками.

--Угадай, кто?—проворковала она.

--Привет.—ответил я, убирая ее руки с лица и целуя ладони.

--Долго ждешь?

--Не очень.—сказал я, поднимаясь и обнимая ее за талию.—Как дела?

--Отлично.—засияла девушка.—Мне удалось продать этого злополучного Шагала за очень-очень-очень приличные деньги! Нелегально, конечно, но что поделать. Большинство коллекций собирается именно таким путем. Пойдем, я по дороге все тебе расскажу.—сказала она, увлекая меня к лестнице наверх.

--А что мы  делаем в Бронксе ночью?—немного удивился я.

--Честно говоря, мне надо вернуть матери закладное ожерелье, под которое она брала деньги на расширение «Вэшитко», а поскольку это самый криминогенный район города, я не решилась идти с ним одна.

            Я понимал, что сие ювелирное украшение всего лишь предлог, но даже вампир не в силах спорить с судьбой других людей. Подъехал очередной поезд, и из него хлынула разношерстная толпа жителей этой части Нью-Йорка. Мы поднимались наверх, а навстречу нам спускался чернокожий паренек лет пятнадцати в реперском одеянии. Он стрельнул по нам глазами и поспешил вниз, а потом нас захлестнула очередная порция новоприбывших. Но даже в этой суматохе мои уши уловили дыхание преследующего нас человека и тихий шелест молнии на сумке Карли. Легкий поворот головы и я увидел, как бархатная коробка вытаскивается коричневой рукой. Стремительный выпад и запястье вора затрещало под моими пальцами. Он заорал не своим голосом, Карли обернулась и, мгновенно оценив ситуацию, ударила его коленом в пах. Примчавшаяся на вопли несчастного полиция с удовольствием скрутила негра и охотно позволила нам продолжить путь.

--Спасибо.—с чувством сказала Карли, когда мы вышли из метро на плохо освещенную улицу, которую, по мне, лучше было вообще не освещать, чем тратить деньги на такое убожество.—Это ожерелье много значит для мамы.

            Она хорошо знала окрестности и шла по ним без малейшего трепета страха в душе, словно это был не Бронкс, а южная окраина Манхеттена. Я держался настороже, но компания, окружившая нас, когда мы свернули за угол, застала нас врасплох. Их было человек десять, в основном, мулатов с разной степенью примеси белой крови. Большинство было вооружено ножами, хмуро поблескивающими в полумраке, но у некоторых в руках было разнообразное огнестрельное оружие, которое не могло причинить вреда мне, но легко могло убить Карли.

--Гоните деньги, украшения и часы!—хрипло пробубнил кто-то.—А не то получите пулю прямо в лобешник.

--Отвали, придурок!—возмутилась Карли, в которой взыграла цыганская кровь. 

--Заткнись, дура!—крикнул какой-то негр, чей голос послужил сигналом к нападению.

            Перед моим носом сверкнуло лезвие, которое сломалось в моей руке. Следующий получил смертельный удар ладонью в основание носа и свалился кулем у ног вожака. Еще один неразумный парень попытался вцепиться Карли в волосы, я без усилия за косы оттащил его от нее, другая моя рука потянулась  к его подбородку, но на ней кто-то повис. Раздраженно взмахнув ею, я отшвырнул мулата в сторону и с наслаждением свернул шею тому, кому и собирался секундой ранее. Пока я разбирался со своей партией глупцов, моя любовь успешно противостояла двум мексиканцам, нацелившимся на ее сумку. Отправив одного в нокаут хорошим пинком в пах, она заехала второму сумкой по лицу и, судя по вою, что-то там ему сломала.

            Я был сыт, но запах крови меня подзадоривал. Вампир все-таки человеческое существо, а люди любят беспричинно, ради удовольствия, убивать. Если бы Карли здесь не было, я бы отлично позабавился с ними, но тревога за нее сдерживала мои кровожадные порывы. Бандиты разозлились, и мы явственно услышали, как они взвели курки. Первый выстрел предназначался мне, но я легко уклонился от него, следующий был направлен прямо в сердце Карли, но я молнией метнулся к ней, вытолкнув с траектории полета пули, которая все-таки продырявила мое пальто.

            Вдруг все уцелевшие с криками боли повались на землю и схватились за головы, которые что-то неведомое сдавливало, как в тисках. Из ушей и носа у них потекла кровь, а в глазах начали лопаться сосуды. Я схватил Карли за руку и потащил прочь, не совсем понимая, что произошло. Тогда я был, пожалуй, впервые за обе свои жизни испуган до смерти, сейчас я  смеюсь над собой, потому что ныне мне не надо выходить из себя, чтобы снова проделать этот фокус. Я никогда не видел, чтобы Гольфо делал что-нибудь подобное, но, во-первых, он всегда избегал всяческих конфликтов, а, во-вторых, этим даром не обладают и Дети Тысячелетий. Впрочем, Гольфо нравилось просто жить, а я с некоторых пор полюбил использовать вампирские способности по назначению.

            До дома ее родителей мы шли молча, прижимаясь друг к другу, словно маленькие испуганные дети. Кусая губы, Карли позвонила, а когда красивая рыжеволосая женщина открыла дверь, она с рыданиями упала в ее объятия. Мать увела дочь успокаиваться  в глубь дома, а ее отец, выскочивший из подвала на встревоженный голос жены, повернулся ко мне.

--Что произошло?—спросил он необыкновенно красивым баритоном, в котором мой чуткий слух сразу распознал великолепный оперный голос на семь-восемь октав.

--Нас пытались ограбить.—лаконично ответил я, не желая вдаваться в подробности.

--Судя по всему, она пострадала гораздо больше вас.—едко заметил Рауль Марон, осматривая меня с ног до головы.

--Она просто испугалась.—спокойно сказал я, напрягая слух, чтобы услышать, что творится с Карли.

--Моя дочь ничего не боится и умеет за себя постоять!—с нажимом произнес цыган, пытаясь надавить на меня своей авторитарностью вожака табора, но не на того напал.

--Не стоит думать, что если она в порядке самозащиты убила изверга-мужа, то ей по плечу справится с целой бандой вооруженных подростков, такое не под силу даже взрослому мужчине.—резко бросил я, чувствуя вибрацию мягких шагов миссис Марон.

--Карли зовет вас.—мелодичным голоском сказала она, приглашая меня раздеться и пройти к дочери.

            Карли сидела на кухне, вся заплаканная, комкая бумажный платок в руках. Я ласково потрепал ее затылок и присел перед ней на корточки.

--Я такая трусиха!—всхлипнула она, стискивая мою руку.—Я так испугалась, мне показалось, что еще чуть-чуть и они нас убьют.

--Мне тоже было страшно.—ответил я.—И даже больше, чем тебе. Ты здесь выросла, а я привык совсем к другому.

--Что с ними случилось? Почему они вдруг упали с такими душераздирающими воплями?

--Не знаю, милая.—вздохнул я.—И, честно говоря, не очень-то жажду это узнать.

            Высморкавшись, девушка вытерла слезы и обняла меня за шею, уткнувшись лицом в мои растрепанные волосы.

--Извини, что я тут реву, как малое дитя.—расстроено пробормотала она, перебирая каштановые пряди, особенно ярко блестевшие под лучами ламп дневного света.

--Здесь нечего стыдится.—сердито сказал я, подавив желание немедленно придушить ее папашу.—Слезы – нормальная человеческая реакция на пережитое потрясение.

            Она довольно скоро успокоилась и взяла себя в руки, но это далось ей с таким трудом, что моя неприязнь к Раулю Марону возросла многократно. Карли все время прижималась ко мне, словно испуганный ребенок, ищущий защиты и поддержки, ее никак не отпускала нервная дрожь. Элизабет, не говоря ни слова поддержки или утешения, похлопотала у плиты и приготовила дочери чай, но у Карли так тряслись руки, что она не могла держать чашку. Пришлось мне поить ее с рук. Внутри меня все кипело от того, как они с ней обращались, но я держал все свои мысли по этому поводу при себе.

            Марон, все это время смотревший в гостиной бокс, так яростно болел, что отзвуки его зычного голоса периодически долетали до кухни, и Карли каждый раз нервно вздрагивала, слыша их.  Поединок закончился, и он появился на кухне.  Окинув дочь презрительным взглядом, он потребовал бутылку пива у жены, хотя к холодильнику стоял ближе он.

--После убийства Белана ты так не ревела.—уничтожающе бросил он, отпивая пива.—Да и совесть, помнится, тебя не мучила.

--Она до сих пор меня не мучает!—огрызнулась загнанная в угол девушка.—Более того, я жалею, что не воткнула нож ему в глотку еще раньше.

--Замолчи!—ледяным тоном процедил Марон.—Твоя глупая детская выходка опозорила нашу семью и чуть не лишила меня титула барона!

--Ты все-таки его получил, запугав и улестив кого следовало!—прошипела Карли.

            Занятый борьбой с собой, я не успел среагировать на взмах руки цыганского барона и услышал противный звук удара. Марон дал дочери хорошую оплеуху.

--Не смей мне перечить!—проревел он, снова занося руку, но на этот раз я его опередил.

            У Рауля были крупные сильные кости, которым в иной ситуации были бы вынуждены уступить мои изящные породистые косточки. Я был так зол, что, не колеблясь, сломал ему руку чуть пониже запястья, не довольствуясь этим, я постарался устроить там смещение костей и их мелких обломков, резко вывернув руку в сторону. Марон попытался ударить меня в лицо здоровой рукой, но я поймал ее, словно муху, пролетающую мимо лица, и ловко вывернул за спину. Уложив цыгана на обеденный стол, я с вожделением посмотрел на вздувшиеся от напряжения вены на его бычьей шее.

            Кто знает, чем бы это кончилось, если бы в тот момент в дом не ворвалась полиция. Я с большим облегчением позволил себя скрутить и увезти в участок, радуясь, что хоть что-то помещало мне перепрыгнуть грань «можно» и «нельзя». Патрульных вызвала Элизабет, еще когда я поил Карли чаем. Какие бы причины ее на это не толкнули, я был  за это ей благодарен.        

            В результате больше всего досталось моему замечательному адвокату Брэдли Стевиллю. Поднятый моим телефонным звонком с постели, в которой наверняка остался какой-нибудь смазливый паренек, он примчался в участок меньше чем через час, но за это я и платил ему такие деньги. Брэду недавно исполнилось двадцать пять, но у него в активе уже были диплом Гарварда, влиятельный папочка-сенатор со своими обширными связями и недюжинное умение добиться своего любым способом.

            Неторопливо меряя  камеру шагами, я слышал его протестующие вопли в кабинете капитана, который дежурил в ночную смену.

--Мой клиент не может оставаться в камере до утра!—возмущался  Стевилль в ответ на предложение капитана подождать с решением вопроса до открытия судов.—Он серьезно болен, ему противопоказан солнечный свет и до рассвета он должен вернутся домой!

--Темных камер без окон хватает и здесь.—упирался тучный коп.—А утром вы обо всем договоритесь с судьей и пострадавшим, который, кстати сказать, сейчас в больнице.

--Я так понимаю, что у вас ничего нет на моего клиента, кроме словесных наветов.—заметил Брэд.

--Мои ребята с трудом оттащили вашего клиента от горла весьма уважаемого в этом районе человека.—передразнил адвоката рассерженный капитан.—Я лишусь своего участка, если выпушу его.

--А если вы этого не сделаете, то завтра лишитесь должности, значка и пенсии.—вкрадчивым голосом сказал Стевилль, доставая мобильный телефон из кейса.—Уверяю вас, шефу полиции Нью-Йорка очень не понравится, если мой рассказ о вашем самоуправстве нарушит его сладкий сон.

--А как же пострадавшая сторона?

--Я все улажу, милейший.—ласково сказал только что рычавший, словно лев, Брэд.—Вам не о чем беспокоится, а для успокоения вашей совести вы получите от моего клиента чек на полицейские нужды.

            Лязг замка и улыбающееся лицо адвоката возвещало удачное окончание переговоров, и вот уже черный лимузин с тонированными стеклами несет меня в особняк на острове Лонг-Айленд. Хотя я предпочел бы отправится в другое место, но солнце уже спешило разбудить этот сумасшедший мир. Сидящий напротив Брэд что-то там говорил о мерах, которые он предпримет днем от моего имени для улаживания ночного происшествия. Я совсем его не слушал, смотря в окно на занимающуюся зарю, и видел заплаканное лицо Карли.

11.

            На закате тишину огромного дома пронзил громкий звонок телефона. Включился автоответчик, и радостный голос Стевилля возвестил удачный исход переговоров с полицией. Он беспокоился об ответных действиях пострадавшей стороны, к которой я запретил ему приближаться, и просил меня перезвонить как можно скорее. Сменив вчерашнюю одежду на костюм от Армани, я заглянул в кабинет, где из факса торчал огромный кусок бумаги с разными документами и сообщениями. После встречи с утренним солнцем мои глаза плохо реагировали на закатный сумрак, и мне следовало дождаться полной темноты, прежде чем покидать дом. Я скоротал время за чтением факсимильных сообщений и прослушиванием пленки на автоответчике.

            Позвонил Том и сообщил, что заседание совета директоров, на которых я всегда присутствовал, назначено на вечер тридцать первого марта. Местом был избран большой зал в  нью-йоркском офисе «Инкубуса» и я обещал быть.

            Наконец стемнело, и я вышел из дома. «Ночь будет великолепной.»-- подумалось мне при взгляде на ясные созвездия на темном покрывале космоса. Жаль, что люди потратят ее на сон и секс. У ворот я сел за руль темно-синего БМВ седьмой модели и выехал на шоссе, соединяющее остров с материком и столицей штата. Не заботясь ни о чем, я выжимал из мощного мотора все возможное, на что он был рассчитан. Полиция Лонг-Айленда почти никогда не останавливает дорогие машины, на бешеной скорости несущиеся по вверенным им дорогам, не рискуя связываться с богатыми и влиятельными жителями этих мест. Именно поэтому я и купил здесь дом, все обитатели острова не знали никаких проблем с преступностью, прессой и властями.                     

            Въехав в Нью-Йорк, я был вынужден значительно сбросить скорость, не сколько из-за светофоров и полиции, сколько из-за обилия машин на дорогах и мгновенно образующихся заторов. Вообще, Большое Яблоко один из немногих городов мира, где даже в три часа ночи можно застрять в пробке. Дорога до больницы, в которую отвезли отца Карли, заняла у меня немного больше времени, чем я предполагал. Странно, как вампирская кровь меняет человеческую природу?! Отведав крови Гольфо, я перестал чураться кладбищ и глухих переулков самых опасных районов, но больницы стали вызывать во мне тошноту и отвращение.  

            В регистратуре меня нелюбезно оглядели с головы до ног и отправили наверх. Раулю Марону досталась двухместная палата без соседей под номером тринадцать. Выходя из лифта, я немного замешкался и увидел, как Карли выходит из палаты отца. Отлично, мне хотелось застать его одного. Мое лицо вызвало у цыгана приступ бешенства и дикого кашля. Смуглая кожа побелела от ярости, а здоровая рука, не меньше хозяина жаждущая моей смерти, судорожно сжималась и разжималась. Вторая была загипсована аж до плеча и беспомощно болталась на перевязи.

--Добрый вечер, мерзавец.—светским тоном сказал я, подходя к его кровати.—Как себя чувствуешь? Рука сильно болит?

            Ответом мне был сдавленный рык, исторгнутый его могучим горлом. Он рывком сел и попытался дотянуться до меня и тут я понял, что не только руку ему повредил. Марон как-то странно дышал, хотя я прекрасно помнил, что не прикасался к его шее. Легким толчком в здоровое плечо я уложил цыгана обратно и склонился над ним.

--Надеюсь, это отучит тебя поднимать руку на жену и дочь.—ласково сказал я, мертвой хваткой вцепившись ему в волосы.—Учти, что у меня так много времени, что я не откажу себе в удовольствии помучить тебя на досуге, если снова примешься за старое.

            Мне чрезвычайно нравится запах человеческого страха, и я купался в нем сейчас.

--Прощайте, друг мой.—предельно любезно сказал я, удалясь.

            Выйдя из палаты, я прошелся по коридору и у лифтов столкнулся с Элизабет.

--Здравствуйте, миссис Марон.—поздоровался я с ней совсем другим тоном, нежели чем я ее супругом. Мне всегда очень жаль людей подобных ей. Она родилась в знатной английской семье, росла тепличным ребенком с домашним воспитанием и образованием, в восемнадцать встретила Марона и по уши влюбилась в него, а когда ее отец не дал разрешение на брак с ним, сбежала с любимым в Америку, где они поженились и осели. Через несколько месяцев родился Вик, а четырнадцать месяцев спустя Карли, а потом начались эти побои и больше детей она иметь не смогла.

--Уходите!—отшатнулась она.—Вам не стоит больше видеться с моей дочерью, если Рауль узнает об этом, он убьет ее!

            Ее мозг буравил слепой страх и настойчивая потребность отгородить своего ребенка от такого чудовища, как я. В нем мелькало много аргументов пользу ее слов, но я от всей души сопротивлялся их справедливости.

--Думаю, это исключено, миссис Марон.—жестко сказал я.

--Она  больше не хочет вас видеть! Никогда!

--В это я поверю только, когда Карли сама мне так скажет.

             И, словно в подтверждение материнских слов, к нам подлетела Карли. Она налетела на меня с кулаками, пару раз больно заехав по челюсти. Я позволил ей это, хотя вовсе не считал себя виноватым. Мать оттащила ее от меня на безопасное расстояние, боясь, что я вдруг озверею, как вчера, и наброшусь на ее дорогое дитя, которое мне было куда дороже, чем ей. Вырываясь, Карли начала орать на всю больницу.

--Как ты осмелился прийти сюда? Ты же чуть не убил его!—кричала она, заливаясь слезами ярости.—Убирайся, я не желаю тебя видеть! Не приближайся к моему отцу!

            Примчались санитары, врачи. Они бессильно бились с ней, пытаясь утихомирить, но моя фигура аристократа в дорогой одежде, которая была  так чужда второразрядной больнице, придавала ей сил. В конце концов, я спокойно ушел, оставив ее один на один с самой собой.

12.

            Нельзя сказать, что сердце мое было разбито. Мне было тяжело без нее, но глупая человеческая надежда все еще  согревала душу. Я воспринимал свое одиночество философски, говоря себе, что это временно, и наслаждался охотой вдалеке от Нью-Йорка. Немного покочевав по штату, я на пару дней заглянул в соседний Мериленд и прогулялся по Балтимору. Поохотившись в небольших городках обоих штатов, я вернулся на Манхеттен и занялся делами «Инкубуса».

            Ежемесячное собрание генеральных директоров всех дочерних предприятий и отделений моей корпорации прошло очень бурно, но  с пользой для дела. Я был доволен результатами усилий всех сорока человек, собравшихся со всех Штатов, Канады и стран Латинской Америки. Мы долго обсуждали предстоящую экспансию на европейский рынок, пока не достигли компромисса, причем мне, как обычно, пришлось играть роль третейского судьи.

            Оставшись один в кабинете Тома, я поднял все жалюзи и открыл окно. Развязав галстук, я швырнул его на стол и расстегнул верхние пуговицы нежно-голубой рубашки, зрительно скрадывавшей мой возраст. Свежий ветерок совсем не проникал под полы серого пиджака, поэтому пришлось снять и его. Избавившись от ботинок и закатав рукава, я остановился у распахнутого окна и, сунув руки в карманы брюк, стал смотреть вниз на забитую машинами улицу. В этот редкий момент я отчаянно тосковал по Гольфо, по его надежности и любви, которая ничего не обещала и все прощала. Это он научил меня находить особое удовольствие в созерцании суматохи человеческой жизни. Гольфо мог часами сидеть неподвижно, ловя малейшие изменения в автомобильных пробках, я частенько находил его в метро, где он наблюдал за непрерывными людскими потоками.

            На столе запищал селектор. Не поворачивая головы, я мысленно нажал на нужную кнопку и услышал возбужденный голос охранника, который сидел внизу у входа в небоскреб.

--Простите, что беспокою, сэр!—обеспокоено сказал он.—Но тут какая-то женщина проникла в здание. Она откуда-то знает, что вы здесь и хочет с вами встретится. Мы пытались ее остановить, но она так лихо раскидала ребят, что мы ее упустили.

--Как она выглядела?—лениво поинтересовался я.

--Невысокая шатенка, смуглая, красивая, молодая с карими глазами.

--Оставьте ее, пусть поднимается.—велел я и отключился.

            Значит, Карли здесь. Интересно, что привело ее ко  мне?

            Она влетела в кабинет так, словно за ней гналась тысяча чертей. Я продолжал смотреть в окно, давая ей возможность перевести дух, хотя в этом демонстративном нежелании разговаривать было что-то от обиды. Карли думала обо мне плохое и хорошее, но я не позволял себе читать ее мысли. Карие глаза довольно долго буравили мои широкую спину, прежде чем заставили меня повернутся к ней. Я вопросительно посмотрел на нее.

--Я была не права и пришла просить прощения!—выпалила девушка.—Урзус, прости меня, я была в таком шоке! Я сама не знала, что говорила. Поверь, я никогда так не думала, но у отца тем же утром случился сердечный приступ, и я до смерти перепугалась, боялась, что он умрет.

--Поверь мне на слово, Карли,--цинично усмехнулся я, сцепив руки за спиной.—твой отец всех переживет.

--Ты циник!—ужаснулась она.—Неужели ты не переживал, когда твои родители умерли?!

--Верно.—кивнул я. Мне не были понятны ее чувства к родным, я без малейших угрызений совести оставил свою семью ради жизни с Гольфо и вовсе не от любви к последнему, а просто потому что они для меня ничего не значили. Я не знаю, как и когда умерли мои отец и мать, и что стало с сестрой, которой в день моего исчезновения исполнилось шесть. Восхищаясь ее красотой, я резко вернулся к прерванному занятию.

--Урзус, не надо так со мной!—взмолилась Карли.—Я знаю, что сильно обидела тебя, но не отталкивай меня. Я так тебя люблю…

            Столь желанное признание, слетевшее с ее уст, парализовало мою волю. Мне пришлось прикусить свой язык, чтобы избавится от этого наваждения.

--Не говори этого больше, Карли.—тихо попросил я, обезумев от боли и счастья.—Ты совсем меня не знаешь и, возможно, я не заслуживаю твоей любви.

--Я знаю тебя.—возразила она, подходя ближе.—Ты перевернул мою жизнь вверх дном, ты показал мне красоту обыденных  достижений цивилизации, ты спас мне жизнь в том треклятом переулке Бронкса и поставил на место моего деспота-отца. Как бы ты себя не вел, для меня ты всегда будешь тем Урзусом, который сидел  со мной у камина и смеялся над историями из моего детства. Я с трудом переживаю день, ожидая ночи и встречи с тобой, я начинаю скучать по тебе уже через минуту после расставания. Я так долго не замечала очевидного… --она прижалась к моей спине, сплетя свои теплые пальцы с холодными моими.—Я люблю тебя и знаю, что ты любишь меня…Не отрицай, хотя бы этого, Урзус.

            Я судорожно вздохнул, чувствуя, как просыпается во мне жажда, хотя этого не должно было произойти этой ночью. В этот миг я впервые пожалел, что стал вампиром. Как описать счастье, которое состоит из множества маленьких кусочков обыденного? Как объяснить ей, что для меня значит прикосновение ее ласковых рук к моему телу, высеченному из холода мрамора? Как сказать, что ее улыбка способна разогнать кровавых демонов моей души? Как предложить мои ночи и объяснить, что ждет ее, если она решится последовать за мной? Как не признаться в ответном чувстве?

--Да, я люблю тебя.—простонал я, разворачиваясь и беря ее лицо в свои руки.—Но ты не можешь любить меня. Милая, ты не знаешь, что я за монстр!

            По щекам покатились слезы, Карли испуганно охнула и стала вытирать их.

--Любимый, у тебя кровь…--воскликнула она. –Из глаз…

            На столе лежал пиджак, я достал из внутреннего кармана платок и тщательно вытер ей руки. Я знал, что вампирская кровь действует в строго ограниченных ситуациях, но все равно постарался не оставить и напоминания о ней на ее руках. Затем я вытер кровь с лица и спрятал окровавленный платок в карман брюк. Карли весьма обеспокоено наблюдала за моими действиями.

--Урзус, что происходит? Что с твоими глазами?—она забросала меня вопросами, но которые у меня был только один ответ.—Ты, что, болен?

--Я совсем не тот, за кого ты меня принимаешь.—с трудом произнес я, чувствуя, что не в силах больше держать это в себе.—Я отнюдь не болен, Карли, и с моими глазами все в полном порядке.

            В кабинете было темно, после ухода Тома я выключил свет на всем этаже, кроме коридоров, где освещение должно быть круглые сутки. Усилием воли я зажег все лампы, которые только были в комнате, и вокруг меня стало светло, как днем.

--Видишь ли, милая, я не человек, хотя ста двадцать лет назад был им. Я умер и снова родился, на сей раз для Тьмы. Моя белая кожа, вечно холодное тело и кровавые слезы всего лишь внешние признаки моей истинной сути. Я – тот, кто пьет кровь людей, кто живет в ночи, я один из тех, кого когда-то давным-давно назвали вампирами.

            Она сразу поняла, что я не пытаюсь разыграть ее. Все-таки она была наполовину цыганкой, дочерью народа, который относился к нам с уважением, так, по крайней мере,  утверждал Гольфо.

--Я догадывалась.—потрясенно сказала она.—Твой пес, охраняющий вход в подвал, который, по словам слуг, чрезвычайно глубок и вечно закрыт на замок…кровь в бокалах… отказ ехать со мной утром…внезапные утренние исчезновения…Да, я догадывалась, ведь бабушка рассказала мне столько легенд о вампирах, но не хотела верить.

--Надеюсь, что эти легенды не походили на страшные сказочки для особо впечатлительных граждан, вроде той, которую написал Стокер?—вздохнул я, садясь на кожаный диван.

--Нет.—покачала она головой, смело садясь рядом.—Цыганские предания сильно отличаются от легенд других народов. Странно, но вампиров я представляла себе иначе. Нигде никогда не говорилось, что вы можете быть так молоды и красивы.

--Мы любим красоту, хотя и живем во мраке, что до моей молодости, то я далеко не самый молодой человек, ставший вампиром.—спокойно ответил я.—Ну, что мы будем делать дальше?

--Жить.—сказала Карли.—Нам ничего другого не остается.

--У нас только два пути, любовь моя. --медленно произнес я, взвешивая каждое слово.—Ты можешь принять от меня Дар Тьмы, а можешь уйти навсегда. Человеку не место рядом с вампиром, однажды я могу не совладать с собой, и тогда произойдет самое страшное, а я не хочу идти против твоей воли и не хочу лишать тебя возможности прожить человеческую жизнь. Я ничего, кроме ночи и вечности, не могу предложить тебе, а где-то там, в мире, бродит человек, который и есть твоя судьба, с которым ты будешь счастлива, который подарит тебе детей.

--Я не могу иметь детей, после того выкидыша – нет, никогда.—с горечью возразила она, вставая.                                                                                                                                          Она в растерянности слонялась по комнате, а я любовался ею, переживая поистине стремительные перепады от счастья до черного отчаяния. Положительно, в таком смятенном состоянии она не могла принять столь ответственное решение, поэтому я поднялся с дивана и стал приводить свой внешний вид в порядок. Проклятые привычки, никак не могу от них отделаться, они куда сильнее меня. Я всегда должен выглядеть на все сто, иначе мое душевное состояние начинает угрожающе кренится в сторону безумия. Едва ли Карли замечала мои маневры, это позволило бы мне незаметно уйти, но я не смог так поступить.

--Подумай,--сказал я, завязывая галстук.—время никуда от нас не денется.

13.

Я дал ей почти неделю на размышление, а сам все это время вспоминал обстоятельства своего рождения для Тьмы и Гольфо. Отправляясь к Карли, я взял с собой вещь, которая сопровождала меня в течение многих десятилетий. Этот золотой браслет из голов львиц, вцепившихся в блюда, на которых были начертаны имена матери-богини на всех известных языках первой трети первого тысячелетия до рождества Христова. Легенда гласила, что он был сделан для финикийской царевны Элиссы из Тира, основавшей Карфаген. Гольфо одел его мне на руку в ночь моего рождения. Мне неизвестно, как и при каких обстоятельствах, он попал к Гольфо, но браслет стал моим оберегом и теперь я собирался передать его Карли.

Ее квартира была пуста, но к дверце холодильника магнитом была прикреплена записка для меня. Эту ночь она проводила в Нью-йоркском музее естественной истории в зале, где размешалась экспозиция, посвященная древнеримской цивилизации. Карли сидела на высокой табуретке и изучала свитки, лежащие под стеклом. Ее лицо выражало крайнюю озабоченность и глубокий интерес к написанному.

--Привет, Урзус.—сказала она, не успел я переступить порог зала.—Я ждала тебя.

--Это не совсем то, что я ожидал услышать.—сказал я, неторопливо пересекая зал и рассматривая экспонаты по пути.

--Тебе невозможно угодить.—негромко засмеялась она, взглянув на меня поверх очков.—А мне нравится тебя мучить, хотя твою стальную броню гордости и высокомерия почти невозможно прошибить.

            Остановившись в трех метрах от нее, я сцепил руки за спиной и гордо вскинул голову, как бы иллюстрируя ее слова.

--Ты пришел за ответом?—спросила она, хотя отлично знала цель моего прихода. Получив кивок, подтверждающий ее догадку, она отложила блокнот и сняла очки. Ее густые волосы, собранные в конский хвост, почему-то отливали золотом, а в глазах застыла какая-то странная смесь любви и жалости.

--Мой ответ – нет.—мягко сказала Карли, кусая губы.—У меня была нелегкая жизнь и я не хочу прожить так целую вечность. Убийство Белана стоило мне душевного равновесия, и я мечтаю о том дне, когда моя душа покинет это тело и забудет об этом. Я устала от ночных кошмаров и косых взглядов, я давно призываю смерть, а бессмертие обрекает нас на адские муки раскаяния и сожаления об упущенных возможностях.  Пусть меня ждет ад после смерти, но он не нужен мне при жизни. Я люблю тебя, даже больше чем раньше, но у меня нет сил уйти с тобой в ночь, во мне не осталось мужества жить…

            Потрясенный до глубины души, я подошел к ней и впился страстным поцелуем в ее сладкие, искусанные в кровь, губы. Слизывая с них нектар из ее вен, я вдруг увидел кромешный ад ее души, муки совести, в которых она жила, и боль, которую ей причиняла любовь.  Она не хотела никого любить, но любовь против ее воли сжигала сердце изнутри. Мне стало страшно, оставлять ее жить с этим жестоко, а убить было выше моих сил.

--Урзус…--прошептала она, обнимая меня за шею.—Не бросай меня, я не смогу без тебя…Господи, почему же ты не человек? Зачем ты стал вампиром?

--Я родился в 1857 году, Карли, --с горечью сказал я.—в другое время, на другом материке с другой судьбой. Мне так же не было места в том времени, как в этом. Мне предназначено было стать вампиром, это моя суть. Этим пропитаны мои плоть и кровь, мои мысли и желания, я не могу по-другому жить.

            Снова поцеловав ее, я вытащил из кармана браслет и надел ей на руку. Карли мельком взглянула на него, не в силах оторвать взгляд от моего белого лица. На мои руки капали ее горькие слезы и смешивались с кровью моих глаз.

--Это напоминание обо мне.—пробормотал я.—Когда тебе понадобится моя помощь, просто возьми его в руки и подумай обо мне. Он подарил мне встречу с тобой, и я надеюсь, что и тебе принесет удачу.

--Ты уезжаешь?—всхлипнула она.

--Я ухожу.—с трудом произнес я, целуя темный затылок и бросаясь прочь из этого зала, из этого здания, из этого города.

            Я походил на раненого зверя, загнанного охотниками, который мечется по лесу в поисках укрытия, которое спасет его жизнь и принесет спасение от боли опасных для жизни ран. Я полетел было в Старый Свет, но посреди Атлантики силы оставили меня и я погрузился в ледяные волны океана, омывающего столько материков.  Я падал все ниже и ниже, пока не достиг дна, но потом какая-то мощная сила, словно перышко, подкинула меня вверх, и скоро я увидел молодую луну. Возвращение в Рочестер было мучительно, но оставаться в Нью-Йорке я больше не мог. Мое тело так продрогло от путешествия по морским водам, что никакая кровь в мире не могла меня согреть, хотя я с садистским удовольствием пил кровь всех, кто попался мне в эту дьявольскую ночь.

            Ночь еще не собиралась уходить с земли, а я уже закрылся в своем подземелье и лег в гроб, думая о том, что сложись все иначе, то сегодня я не спал бы один. Если бы только у Карли был другой характер и другое мировоззрение! Но тогда это была бы не она. Я никогда особо не верил, что человек способен отказаться добровольно отказаться от жизненных удовольствий в пользу бессмертия, которое ничего не обещает и ничего не дает своим детям, а жизнь так щедра и прекрасна. За столько лет разных встреч и прощаний мне ни разу не попадался вампир, принявший Дар Тьмы по доброй воле.     

14.

            Спасаясь от боли, я бросился в горы, которые служили мне спасательным кругом в моей бессмертной жизни. Я никогда не искал поддержки в других, предпочитая страдать втихомолку. Сидя на краю Большого Каньона, я смотрел на ночь глазами вампира и спрашивал себя о правильности своих действий, вспоминая, как я оставил Карли в ту ночь, хотя мог бы сделать ее своей, не дожидаясь на то разрешения. Ее хрупкость и уязвимость остановили меня тогда. Такие, как она, не приспособлены для жестокостей вампирской жизни, они, подобно Луи, плачут, убивая, и считают Дар Тьмы наказанием для искупления своих грехов.

            Я довольно долго был там один, но однажды на закате, выбираясь из песка, увидел над собой, сидящего на корточках, Адриана.

--Некоторые люди так слепы, что нет смысла пытаться излечить их.—насмешливо сказал он своим хорошо поставленным тенором.

--Тебя это не касается!—огрызнулся я в ответ на его намек на Карли, отряхиваясь и запуская руки в волосы.

--Великий по своей глупости поступок.—с неизменной язвительностью сказал он, не замечая угрюмого выражения моего грязного лица.—Как это не похоже на Гольфо - создавать таких сентиментальных вампиров!

            Я молча смотрел на него, а меня раздирали самые противоречивые чувства. С одной стороны он мне мешал, раздражал, пытаясь заставить меня разодрать его в клочья, хотя разница в возрасте была очевидна. С другой – что-то в нем меня интриговало и манило к себе. Мне до чертиков хотелось узнать, откуда ему известно о нас с Карли. В Нью-Йорке жил только один вампир, я изгнал всех остальных со своей территории. Если Адриан все это время наблюдал за мной, то почему я этого не почувствовал?

--Я слышал, что тебя не пустили к Лестату.—лениво заметил он, разглядывая свои холеные руки.

--Как быстро разносятся сплетни!—неприятно удивился я.

--Вампирский мир стал особенно тесен после огненной вакханалии Акаши, падшей царицы мертвых.—ответил он, словно не замечая моего недружелюбного тона, и улыбнулся.—Не стоит так держатся Гольфо, друг мой. Его отношение ко мне не всегда было справедливым и у нас с ним свои счеты, которые никоим образом не касаются нас с тобой.

            Конечно, он лгал. Чутье подсказывало мне, что он затаил на Гольфо глубокую обиду и ищет способ отомстить.                                                                                                  

--Он здесь ни причем.—устало отмахнулся я, смотря на лунные блики, красиво мерцавшие на спокойно глади воды.—Просто мне противны сплетни нашего мира, особенно замкнутости нынешнего, хотя он и раньше не особо обширен.

--В старом мире не было такого отчуждения между нами и другими, как сейчас.—Адриан произнес это таким тоном, словно Акаша лишила его возможности над кем-то изящно подшутить.   

--Зачем тебя искал Мариус?—полюбопытствовал я, решив сменить тему.

--Зачем?—переспросил Адриан с нехорошей улыбочкой на устах.—Он и сам не знал зачем.

            Потом я узнал, что появление этой улыбочки на его прекрасном лице означает, что он сыграл с кем-нибудь весьма злую шутку, на кои он был великий мастер. Со временем, узнав его лучше, я понял, что Адриан был именно тем тонким, умным и обаятельным мерзавцем, каким описывал его Мариус. Он чрезвычайно гремучая смесь человеческих пороков и добродетелей. Безумно развращенный вседозволенностью и безнаказанностью, он был способен на глубокие чувства к ближнему, хотя яростно отрицал это. В его лице я столкнулся с редкостным парадоксом – в то время, когда все вампиры изнывали от одиночества, этот купался в нем и был  чрезвычайно доволен жизнью. Адриан был так чувственно, низменно притягателен, что я, не раздумывая, как это со мной бывает, забыл о Карли, и бросился прямиком в его опасные затягивающие объятия. Это была такая животная страсть! В него просто невозможно было не влюбится, но этой участи я не пожелаю даже врагу.

            Он был сказочно красив, но в холодном мраморе его лица совсем не было жизни. Я всегда любовался им, попадая под дьявольское очарование его личности. Тонкие, изящные черты лица особенно жестко подчеркивались черными, как смоль, волосами, которые неизменно лежали так, словно он только что вышел от личного стилиста, глядя на него в это нетрудно было поверить. Янтарные глаза, обрамленные длинными черными ресницами, с жестокой насмешкой поддевали всякого, кто в них смотрел. Такой цвет глаз почти всегда говорит о наличии у человека сильной воли, а у Адриана ей не было предела. Сломить и подчинить его невозможно, он из той породы великих личностей, из которой вышли многие вожди. У Иисуса Христа, кстати, тоже были светло-карие глаза. Под стать характеру была одежда – модная, дорогая, исключительно темных холодных цветов.

Мы составили весьма гармоничную пару, и иногда мне хотелось, чтобы Карли никогда не было. Мне не нравилось жить с болью  в душе, а Адриан был таким прожигателем жизни, что рядом с ним невозможно  находится в депрессии. Мы слонялись по югу Североамериканского континента, утопая в крови и сея смерть. Болотистые низины Миссисипи и Флориды сменялись засушливыми прериями Техаса и Скалистыми горами с его каньонами и бешеными реками. Потом мы принялись за крупные города, долго разбойничали в Лос-Анджелесе и Фениксе, затем посетили Лас-Вегас, где Адриан с удовольствием остался бы навечно. Ему нравилось начинать ночь с парочки, которая приехала сюда, чтобы поженится без бюрократических проволочек, потом спускать деньги жертв в одном из огромнейших казино, а напоследок он оставлял всяких певичек и танцовщиц, коих здесь было бесчисленное множество.

            Мы остались в этом городе развлечений, где даже вампиры утрачивают способность думать о чем-либо, кроме денег и крови. Это были самые безумные дни моей жизни, и сейчас я с тоской вспоминаю ленивую усмешку Адриана, которая так согревала мою раненую душу и его бессмысленную нацеленность прожигать вечность в малопонятных посторонним забавах. Мне было хорошо и легко с ним, хотя он, как никто другой, умеет довести меня до ручки, оставаясь при этом абсолютно спокойным. Я искренне его полюбил и желал бы, чтобы это было взаимно, чтобы нас объединяла не только кровь Гольфо.

            Адриан довольно странный спутник жизни. У него никогда не бывает плохого настроения, но он предельно замкнут в себе и его мысли вы никогда не узнаете. Он неприхотлив, но порой не может справиться со своей ревностью, такой же страстной, как и вся его натура чудовищного собственника, которому действительно никто для счастья не нужен. Я много лет бьюсь над загадкой Адриана. Я никак не могу взять в толк, почему Гольфо создал его. Зачем миру дьявол, который может устроить адскую жизнь самому Люциферу?

15.

            Адриан долго не позволял мне бросить себя, и вернутся в Нью-Йорк. В городе наступило лето, и ночи стали невыносимо душны, когда мой «Феррари» остановился около особняка на Лонг-Айленде. Я устал за эти месяцы скитаний по южным штатам и с радостью вернулся домой. Оказавшись вдали от животного магнетизма Адриана, я быстро успокоился, и меня снова захлестнула боль. Шли дни, а потребность увидеть Карли становилась все невыносимее. Думая о ней, я часто вспоминал язвительные слова моего бессмертного возлюбленного.

--Чего ты так рвешься в Нью-Йорк?—раздраженно спрашивал Адриан, лежа на крыше машины.—Полагаешь, что она все еще ждет тебя ?

--Ждет.—нисколько не сомневаясь в верности Карли, ответил я, сидя к нему спиной на капоте авто.

            Я услышал скрип и понял, что он резко сел и впился злым взглядом в мою спину.

--Тогда тебе лучше не возвращаться туда.—с надменной насмешкой заявил он.—Тебе совсем не понравится то, что ты там увидишь, Урзус. Ты слишком наивен для прозы человеческой жизни. Ты, как Лестат, слишком любишь людей, но готов ли ты также страдать от них?

            Я решил, что в нем заговорила ревность, но его слова меня задели. Что-то такое в его самоуверенном тоне говорило мне об их справедливости и намекало на нечто большее.

--Когда я нашел тебя, ты был, мягко говоря, сам на себя не похож!—продолжал гнуть свое постепенно раздражавшийся Адриан. Образ Карли, который он неизменно встречал в моих мыслях, всегда вызывал у него приступ ледяной ярости.—Мариус был так же слеп и глух, за что и поплатился.

--О чем ты?—насторожился я, оборачиваясь.

--О поражении благородства и любви.—рассмеялся он, откидываясь на спину.—Помнишь, наш ученый рыцарь Мариус встретил Пандору в Дрездене? Он также любил ее, как ты свою смертную. Они так «случайно» встретились там и так «глупо» разминулись. На самом деле, я познакомил Пандору с Азимом, я уговорил его приехать в Дрезден, я устроил ту встречу и я услужливо подсказал, где искать беглянку, не просто так, конечно, но, тем не менее, я горжусь делом своих рук. Мариус потратил не один десяток лет, чтобы найти меня и, в результате, не смог даже прикоснутся ко мне. Ах, как же пострадала его гордость! Вот за это я и люблю жизнь, Урзус, а ты ее возненавидишь, если не послушаешься меня и вернешься в Нью-Йорк. Я редко даю советы, а так что будет крайне неразумно с твоей стороны не принять их во внимание.

--Твои советы?!—широко улыбнулся я, спрыгивая с капота и потягиваясь.—Нет уж, обойдусь.

-- Смотри, не пожалей об этом.

            Беспечно отмахнувшись, я открыл дверцу и сел за руль. Мотор ровно заревел и Адриан изящно спрыгнул с крыши. Я попробовал закрыть дверцу, но его пристальный взгляд оставил ее неподвижной. Присев на корточки, он с любопытством изучал меня, а сквозь его тонкие пальцы равномерно сыпалась сухая земля, которую он машинально зачерпывал через равные промежутки. Символический жест, напоминавший мне о быстротечности и необратимости всего происходящего на планете.

--Странно, что ты ничего не видишь…--задумчиво и немного растерянно произнес он.—Я считал, что все создания Гольфо будут наделены этим. Чтож, видимо, я ошибся…Какая интересная загадка…

--Что еще?—раздраженно и немного испуганно бросил я, силясь захлопнуть дверцу. А он играючи удерживал ее в прежнем состоянии, демонстрируя мне насколько его силы превосходят мои. Ненавижу, когда кто-нибудь так делает!

--Будущее, Урзус.—таинственно сказал Адриан, выпрямляясь и подставляя руку с землей ночному ветру. Песчинки красиво поднимались в воздух, исполняли мистический завораживающий танец и растворялись в вечности.—Неужели ты ни видишь что тебя ждет?—внезапно дверца сама захлопнулась, а он повернулся ко мне лицом и усмехнулся.—Когда надумаешь вернуться, избавься от сожалений, с ними невозможно жить.

            Умел ли он действительно видеть будущее? Я не знаю, но его проницательность иногда пугает меня до смерти. Смысл его слов открылся мне довольно скоро, и я понял, за что Адриана так ненавидят и боятся другие вампиры. Даже бессмертные не хотят знать своего будущего, хотя уж им-то терять нечего. В Адриане так много фальшивого и отвратительного, где-то глубоко порочного, убивавшего всякие зачатки доверия к нему,  но такие глобальные понятия, как судьба, внушали ему глубоко уважение и почтение, и в этом отношении к нему следовало бы прислушаться. Но я никогда не слушал чужих советов, и до сих пор не знаю, на счастье или на беду я не прислушался к Адриану.

16.

            Нью-Йорк никогда не меняется, сколько бы времени не проходило, он остается таким, каким ты его помнишь. Этот город суеты уже был, когда я появился на свет божий, он простоял все эти года и, я уверен, что, даже приехав сюда через тысячу лет, найду его на прежнем месте. Он стал моим домом, моими владениями, о сохранности которых я ревностно заботился шаг за шагом, выживая за его пределы других представителей вампирского племени. Я от всей души скучал по нему и любил его. Карли была дочерью этого города, и мне оставалось надеяться, что она никогда не изменит ему. Пока она где-то здесь я буду счастлив.

            Адриан научил меня использовать возможности моего тела. У него была забавная привычка путешествовать по городским крышам, перепрыгивая с дома на дом. Когда он предложил мне попробовать, я долго смеялся над ним, но потом попробовал и нашел, что,  в общем-то, он прав. Это гораздо быстрее, нежели чем человеческие способы передвижения, и совсем не приносит неудобств для моего желудка. Я решил проделать этот фокус в Нью-Йорке и для этого отправился на окраину города. Увлеченный, я не заметил, как очутился в Куинсе около дома Карли. Спрыгнув на землю в ближайшем неосвещенном переулке, я быстрым шагом дошел до знакомой кирпичной многоэтажки, где понял, что ее нет дома.

            Терпение – одно из важнейших качеств любого охотника, им я обладал в достаточной мере. Прислонившись к стене дома на противоположной стороне улицы, я превратился в живую статую, терпеливо поджидающую свою добычу в глухой тени. Я долго ждал, часы на моем запястье мерно отсчитывали время до полуночи. Они начали бить полночь, когда мой чувствительный слух уловил рев мощного мотора дорогой гоночной машины. Она на приличной скорости проехала улицу и остановилась у подъезда. Из нее, смеясь, вышел высокий мужчина средних лет с энергичными движениями и походкой человека, твердо стоящего на земле. Обойдя авто, он открыл дверцу переднего пассажирского сидения и галантно протянул руку даме.

            Она еще не вышла из машины, но я знал, что это Карли. Я радостно рванулся к ней, но, увидев их страстный поцелуй, однозначно говорящий, что люди давно делят ложе, с отвращением отшатнулся и, убитый наповал, с поникшей головой отступил обратно во мрак. Иллюзии, которые все еще жили в моем сердце, разлетелись в пух и прах, хотя я понимал, что именно так все и должно было закончится. Но как же больно терять любовь! Не просто терять, а с молчаливой покорностью уступать ее другому! Сердце плакало от невыносимой боли, а разум твердил – смирись!

            Не в состоянии видеть их взаимное притяжение, я взмыл ввысь и полетел домой на остров Лонг-Айленд. Их поцелуй преследовал меня, жег адским огнем ревности мою душу, и постепенно внутри меня образовывалась безжизненная пустыня, черная от горя и мертвая от предательства. Она словно всадила мне нож в спину, исподтишка, подленько и жестоко. Но как я мог винить ее, ведь сам советовал забыть меня?

            Я мягко приземлился на крышу своего особняка, не замечая своей победы над своим непослушным телом. Скрестив ноги, я сел на холодную кровлю и закрыл лицо руками. Слез не было, Луи был прав, что вампиры плачут всего несколько раз за свою бессмертную жизнь. У меня не было сил ни на какие эмоции, я был раздавлен и унижен. Я никогда не знал подобных чувств, и многие часы сидел в потрясенной неподвижности, вперившись взглядом в одну точку прямо перед собой.

            Солнце вставало по-осеннему быстро. Едва ли в те минуты я осознавал, что оно в состоянии спалить меня дотла. Инстинкт вампира сходил с ума внутри меня, пытаясь заставить каменное тело повиноваться его настойчивым требованиям, но оцепенение, охватившее меня, было ему неподвластно, а разум покорно позволял моему отчаянному желанию умереть управлять собой. Ослепительно яркий диск оторвался от горизонта и неторопливо поднимался все выше и выше, щедро заливая землю своими лучами. Меня жгло, глаза слезились, волосы понемногу начинали тлеть, а  я упрямо продолжал сидеть. В эти мгновения я обычно прятался, но сейчас я безрассудно искушал судьбу, желая знать, что же будет со мной дальше, если я останусь на солнце.

            Меня хватило где-то на полчаса неподдающейся описанию боли, которую сопровождал ужасный запах тлеющей плоти. Я поднял голову и, широко раскрыв глаза, посмотрел на солнце. Как давно я его не видел! Я уже забыл, как прекрасен солнечный свет, несущий жизнь всему живому! Нам, живым мертвецам, проклятым Богом, нет места под его живительными лучами. Я все еще помню его жар, ослепительное сияние и редкую голубизну неба, поддернутого легкими облачками. Немое восхищение увиденным было моим последним воспоминанием о той проклятой ночи безумца, в коего я так спешил превратиться. Моя рука непроизвольно потянулась к великому светилу, и я потерял сознание.

17.

            Очнулся я от пронизывающей насквозь сырости холодных камней и мышей, бегающих по моему распростертому на каменном полу телу. Открыв глаза,  я с трудом сфокусировал взгляд на потолке, с которого капала вода. Я чувствовал себя совершенно разбитым и опустошенным. Смелая мышка подобралась к моему лицу и стала с интересом обнюхивать его. Моя рука непроизвольно дернулась к ней и крепко схватила. Моя природа диктовала мне скорейший путь к восстановлению сил.

--Не трогай моих мышей, дурачок!—велел красивый голос Адриана.

            Я со стоном повернул голову и увидел его, сидящего на мраморном саркофаге. Свесив одну ногу, он рассматривал себя в небольшое зеркало, которое ловко пристроил на колене другой ноги. Темно-фиолетовая рубашка из шелка, переливавшаяся  синевой при каждом его движении, так же нелепо смотрелась в этом подземелье, как и черные брюки из дорогой шерсти.

--С тобой одно беспокойство!—сердито вздохнул он, откладывая зеркало и подпирая голову рукой.—И чего тебе так неймется? Что солнца никогда не видел или не знаешь, что надо делать на рассвете?! Отпусти мышь, я сказал, она не виновата в твоей глупости!—раздраженно рыкнул он, заметив, что я продолжаю стискивать теплое меховое тельце.                                                                                                                                                         

            Мои пальцы просто заклинило, и я никак не мог заставить себя бросить ее, хотя и был бы рад выполнить приказ Адриана. Тогда он сам еле заметным движением руки выдернул мышку из моих скрюченных пальцев, осторожно пронес по воздуху и нежно выпустил в углу склепа. Смелый грызун метнулся в норку, преследуемый моим голодным взглядом.

--Сейчас не время есть мышей!—расхохотался Адриан, спрыгивая с саркофага, на котором осталось его пальто.—Ты сущий дурак, Урзус! Остаться на солнце! Из-за какого-то смертного существа из плоти и крови! Когда же ты поймешь, что они для нас ничто, они всего лишь пища, вроде той мышки! Их надо есть, а не любить и страдать по этому поводу.

--Не смей так говорить о ней!—прохрипел я, впадая в панику от неузнаваемости своего голоса.

--А что ты можешь мне сделать?—зашелся в новом приступе хохота Адриан.—Сейчас ты беспомощнее младенца, Урзус. Ты так обгорел, что даже кровь Гольфо не справляется с твоими ранами. Посмотри на свои руки.

            Я последовал его совету и поднес к лицу ту самую руку, в которой держал зверька. Пальцы так и не разогнулись, да выглядели они ужасно, на них совсем не осталось кожи. Я ошеломленно смотрел на свои кости и мышцы, понимая, что и остальное тело выглядит также. Солнце сожгло мою одежду, потом принялось за мою кожу, волосы и ногти. Глаза пострадали не слишком сильно только потому, что были закрыты. Нечеловеческий хрип моего голоса, вероятно, объяснялся обгоревшими голосовыми связками. Вот только человек на моем месте, с такими ожогами третьей степени, покрывавшими 98% тела, давно бы умер, я все еще жил, хотя назвать это жизнью вряд ли можно.

            Адриан подошел ко мне и присел на корточки, не забыв поддернуть штанины. Он в любой ситуации оставался франтом.

--Ты, конечно, идиот, хороший мой,--констатировал он, снимая рубашку и швыряя ее на саркофаг.—но без тебя мне будет чрезвычайно скучно.                                                                              

         Полоснув острыми ногтями по шее, он осторожно, стараясь не причинить лишней боли, поднял меня  к кровоточащей ране. Мои ноздри расширились, учуяв запах крови, и я, забыв обо всем, впился в его шею. Его кровь хлынула в обожженное горло и разлилась по иссохшим венам, пробуждая в теле скрытые резервы сверхъестественной плоти.  В ушах звучало биение его сильного сердце и постепенно мое забилось в унисон с ним. Адриан обнял меня, и в мозгу замелькали картины его прошлой жизни.

            Я увидел роскошное убранство покоев во дворце герцога Сфорца, для которого Леонардо да Винчи написал «Даму с горностаем». Сия картина, воспевающая красоту матери хозяина этих апартаментов, висела возле ложа больного. За окном гас день, а в глубине комнаты стояли врачи и колдуны, безнадежно повесившие головы перед грозными очами господина, незаконный отпрыск которого медленно угасал на большой кровати.  Франческо Сфорца, герцог Миланский, безумно любил своего сына, который умирал от туберкулеза, но пришло время и он оставил его одного на пороге смерти. Но вскоре дверь распахнулась, и  слабый взор выхватил из мрака  белое лицо неизвестного.  «У тебя есть шанс увидеть вечность и будущее мира.—прошептал Гольфо, склоняясь над умирающим Адрианом.—Но готов ли ты увидеть смерть своего мира?» «Да!—мысленно закричал больной, поскольку подступающая смерть лишила его голоса. Вампиры часто брезгуют больной кровью, но Гольфо выпил ее всю до капли.                                                            

            Меня поразила неуправляемая жажда, сжигавшая внутренности Адриана, когда он пил кровь своего создателя, оставляя позади 1483 год. Ему тогда было всего тридцать лет, а он оставил своего отца абсолютно седым, выпрыгнув в ночь прямо на его глазах. Потом изумленные глаза Адриана долгие годы рассматривали мир, и перед моим взором замелькали страницы стран, городов и столетий. Я увидел его встречи с Детьми Тысячелетий, бессмысленные споры с Гольфо, сотни погубленных им жизней,  бесчисленное множество различных авантюр и себя, удивленно смотрящего ему вслед.

            Адриан властно оторвал меня от своей шеи, пошатываясь, встал и направился к саркофагу, на который улегся. Его кровь яростно бурлила во мне, постепенно возвращая телу первозданный вид, внезапно мои глаза закрылись, и я погрузился в обыкновенный вампирский сон.

18.

            Проснувшись, я обнаружил, что вновь стал сам собой. Сев, я огляделся и увидел Адриана, играющего в карты  с  самим собой. Закинув ногу на ногу, он расположился на краю саркофага и что-то напевал себе под нос под шелест карт.

--Не мешало бы тебе одеться.—заметил он между нотами, разыгрывая какую-то  карточную комбинацию. Его нисколько не волновало мое обнаженное тело, но выйти в таком виде на улицу было для него немыслимо. Я с тоской вспомнил горящие глаза Карли и подумал, что сейчас, как никогда, близок к тому, чтобы возненавидеть Адриана.

--Это всегда успеется.—невозмутимо ответил он на мои мысли и указал на дверь, где на вешалке висел один из моих костюмов.—Я позволил себе покапатся в твоих вещах, пока ты тут спал сном младенца.

            Пока я одевался, он раскладывал пасьянс, однако, результат ему не понравился и карты полетели на пол.

--Что это за место такое?—раздраженно спросил я, накидывая пиджак.

--Обыкновенный  чертов склеп на обыкновенном чертовом кладбище.—лениво огрызнулся он, уставившись на меня.—Мне совсем не хотелось последовать твоему примеру, а выбирать было не из чего.

--Мне следовало бы поблагодарить тебя,—сказал я, взъерошив волосы.—но я не думаю, что ты сейчас в настроении выслушивать меня.

            Сделав прощальный жест, я толкнул двери склепа и растворился в ночи. Стоял конец сентября и меня захлестнул холодный ветер с севера. Потоки воздуха трепали мои короткие волосы, убеждая меня, что я по-прежнему жив, что все мое осталось при мне, но я чувствовал, что кровь Адриана что-то изменила во мне.

            Я шел сквозь осенний лес твердым уверенным шагом, словно невидимая смерть, которая порой так внезапно косит людей в разных уголках земного шара. Чувствуя мою темную силу, деревья и заросли расступались передо мной, стараясь не задеть дьявола своими ветвями. Не оглядываясь назад, я пересекал нетронутые человеком места на пути в Нью-Йорк, в свой дом и в свой ад. Выйдя на побережье, я увидел берега Лонг-Айленда и вздохнул свободнее, а через час мои руки открыли кованые ворота поместья.

            Первым делом я поймал парочку крыс и отправился в свой кабинет. Усевшись в любимое рабочее кресло, я выжал кровь в бокал и потянулся к телефону.

--Брэд,--ласковым голосом сказал я, когда на том конце провода подняли трубку.—у меня есть для тебя задание. Я хочу знать все о владельце одной автомашины, абсолютно все. Завтра вечером это должно ждать меня в «Инкубусе».—я продиктовал Стевиллю номер и положил трубку.

            Потом я позвонил Тому, который был рад обсудить со мной предстоящий совет директоров. Разговор о делах затянулся полночь, а под конец я ошарашил своего управляющего неожиданным поворотом разговора.

--Вы знаете ресторан «Вэшитко» около Таймс-Сквер?—поинтересовался я, отпивая холодную кровь из бокала.—Я хочу купить его.

--Но мы не занимаемся ресторанным бизнесом.—удивился Том.

--Теперь занимаемся.—оборвал я его возражения.—По моим сведениями у этого заведения финансовые трудности, скупите все векселя у кредиторов, предложите хозяину  очень солидную сумму, а если откажется, пригрозите подать на него в суд. И, разумеется, нигде не должно упоминаться мое имя. Я полагаюсь на вас, Том.

            Я еще не совсем понимал, что делаю, но постепенно сообразил, что во мне начинает проявляться кровь моего дорогого друга. Мне вдруг захотелось проучить мистера Марона, лишив его любимого детища, и я намеревался проделать это в лучшем стиле Адриана.

19.

            Следующим вечером, переодевшись, я спустился на первый этаж и заметил на столике с цветами, который стоит посреди огромного холла, пухлый конверт, перевязанный бечевкой. К нему прилагалась записка от Стевилля, содержавшая надежду, что он нашел то, что мне нужно. Он решил, что правильнее будет отправить документы ко мне домой, поскольку так он быстрее дойдет до адресата. Засунув записку в карман пальто, я взял пакет и вышел из дома. Мне требовалось много крови этим вечером, если я хотел потом спокойно изучить его содержимое.

            Черный «Крайслер» спортивной модели промчался по гравию и понес меня в Нью-Йорк. Припарковав машину на служебной стоянке «Инкубуса», я, захлопнув дверцу, щелкнул кнопкой сигнализации и отправился на охоту. Почему людей не удивляет молодой мужчина в дорогой одежде, слоняющийся по темным переулкам города? Почему каждый встреченный грабитель или вор считает своим долгом заглянуть в мои карманы, находя в них свою смерть?                                                                                                            Насытившись, я заглянул в клуб, где часто выступали артисты, играющие музыку в моем любимом стиле кантри. Со мной охотно общаются, если я это допускаю, часто флиртуют, хотя лично себе я не кажусь привлекательным человеком. Мне нравится слушать музыку в людных местах, человеческое окружение всем необходимо, даже тем, кто давно утратил возможность жить, как один из сотен тысяч людей на этой планете. Мне совсем не трудно улыбаться всем, кто обращает на меня свое внимание, хотя я и знаю, что им со мной не по пути.

Окутанный сигаретным дымом и пронзительными звуками музыки, я сидел за одним из

столиков в полумраке и изучал содержимое конверта, присланного Брэдом. С цветной фотографии на меня смотрели серо-голубые глаза  человека, которому не страшен сам черт, если он вообще существует. Непокорные русые волосы приоткрывали завесу над его характером, мне он показался рисковым товарищем.                                                                                  Уильям Грэйсон Винтерс  родился 13 июля 1966 года в Акроне, Огайо, в семье автослесаря и секретарши.  С детства увлекался машинами, гонками и всем, что с ними связано. Родители, особенно отец, всячески потакали увлечению сына и, в результате, он стал одним из самых молодых гонщиков Америки, завоевавших абсолютно все престижнейщие  трофеи. Судя по старым фотографиям, он был редкостным красавцем в молодости, но гонки – опасное занятие, следствием которых стали многочисленные переломы и шрамы. Но перебитый нос, татуировки на плече и торсе, шрамы на лице и теле его несомненно украшали.                                                                                                Наш герой дважды был женат: первый раз это был довольно ранний, скоропалительный и несчастливый союз с первой красавицей своего родного города, во второй раз он женился по большой любви, но спустя несколько лет его супруга умерла от рака желудка, оставив на руках безутешного супруга сына, которому в ту пору не было и трех лет. Сын слыл весьма своенравным парнем с непростым характером, усугубляемым подростковым переходным возрастом. Он неоднократно сбегал из дорогих частных школ и с десяти лет состоял на учете в полиции, как угонщик, вор и вооруженный налетчик на ночные магазины. Конечно, деньги и слава папаши его всегда спасали от суда присяжных и исправительных учреждений.

            За мистером Винтерсом вился длинный шлейф слухов и любовных побед, хотя никто не мог подтвердить или опровергнуть всего того, что приписывалось чемпиону Америки. Брэд и сенатор Стевилль, лично знакомые с Винтерсом, описывали его почти одинаково. По их словам, он был очень порядочным, надежным, земным человеком с легким характером, который всем нравится, но чрезвычайно увлеченный гонками, стоявшими для него на первом месте.

            Меня все прочитанное совсем не радовало, и я никак не мог утихомирить свою ревность. В тот момент круг судьбы замкнулся, и все мы оказались в водовороте неожиданных для нас событий. Бросив на стол десятку, я собрал бумаги обратно в конверт и покинул ставшую душной атмосферу ночного клуба. Быстрыми шагами, чуть ли не летя, я добрался до своей машины и, швырнув пакет на заднее сидение, включил зажигание. И застыл, упершись взглядом в стену, видневшуюся сквозь лобовое стекло. Секундное замешательство и колебания были оперативно изгнаны ревностью и злостью, а машина, мощно рыча мотором, на большой скорости сорвалась с места и понесла меня в Куинс.

            Бросив машину в переулке напротив дома Карли, я легко запрыгнул на крышу соседнего дома, откуда, не раздумывая, перепрыгнул на ее балкон, который отличался сломанным замком на дверце. Бесшумно приземлившись, я шагнул в пустую квартиру и спокойно уселся в старенькое потертое кресло в углу ее спальни, с невыразимым отвращением взирая на расположившуюся по соседству кровать. Мне хотелось убежать отсюда сломя голову, но я заставлял себя сидеть и ждать, безмолвно копя раздражение, отчаяние и горечь, которые постепенно превращались в настоящее бешенство, плохо поддающееся какому-то ни было контролю. Несмотря на мою сверхъестественную сущность, у меня вполне человеческое терпение и его пределы не так велики, как может показаться со стороны.

            Мои чуткие уши уловили их приезд задолго до остановки машины у подъезда. Я закрыл глаза и терпеливо сносил их медленный подъем наверх. Звуки, издаваемые двумя увлеченными друг другом людьми, рвали мои нервы в клочья и, приближаясь к спальне, становились невыносимыми. Я весь дрожал от рвавшейся наружу ненависти к Винтерсу, ругая себя за спешный ужин, после которого мне совсем не хотелось крови.

            Карли распахнула дверь и, не включая дверь, зашла в спальню, ведя за собой Грэйсона. Он прижал ее к себе и стал раздевать, приговаривая какие-то глупости. Я не выдержал и слабым усилием воли включил свет, который на какое-то мгновение ослепил всех нас. Карли отскочила от любовника и с ужасом воззрилась на меня. За прошедшие с нашей последней встречи она расцвела и очень похорошела, но такое происходит с любой женщиной, которая любит и любима.

--Урзус…--дрожащими губами произнесла она, абсолютно не представляя, что сказать в свое оправдание. Да и зачем это было нужно?—Когда ты вернулся в город?

            Какой бессмысленный вопрос! Но простая вежливость требовала от меня ответа.

--Вчера.—сказал я, сделав неопределенный жест.—Вот зашел поздороваться.

--Послушай, приятель,--вмешался Винтерс, с поистине рыцарским благородством бросаясь на защиту дамы сердца.—я не знаю, как ты сюда попал, но точно знаю, как ты отсюда выйдешь! 

--И не подумаю.—невозмутимо ответил я, закидывая ногу на ногу.

            Услышав в моем голосе насмешку, а она действительно была, Винтерс бросился на меня.

--Грэйсон, нет!!!—взвизгнула Карли, хватая его за руку, пытаясь оттащить как можно дальше от меня.—Не делай этого!

            Она отлично представляла на что будет похожа наша драка. Мне достаточно одного взгляда, чтобы пригвоздить ее ухажера к стене на манер Иисуса Христа. Я продолжал спокойно сидеть, с интересом ожидая, чья возьмет.

--Грэй, тебе лучше уйти.—увещевала его Карли, постепенно оттесняя к двери.—Прошу тебя, оставь нас, нам надо серьезно поговорить.

            Хитростью вытолкнув в коридор, она уже там уговорила Винтерса уйти. Нельзя сказать, что сия маленькая победа  досталась мне без малейшего привкуса горечи. Выпроводив любовника, Карли влетела в спальню и попыталась влепить мне пощечину, но я перехватил ее ручку и, силой усадив себе на колени, поцеловал.

--У тебя совсем нет совести, Урзус.—рычала Карли, отбиваясь и постепенно проигрывая битву с моими стальными объятиями.

--Только не говори, что ты только что это узнала.—улыбнулся я, наслаждаясь ее близостью.

--Ты невыносимый, жестокий, упрямый…--бормотала она, начиная отвечать на мои поцелуи.

--Продолжай, любовь моя,--тихо смеялся я.—мне нравится, когда ты перечисляешь мои недостатки, превращая тем самым их в достоинства.

--Ты – последний циник и негодяй…--прошептала Карли, улыбаясь.—но я так люблю тебя…Боже, как хорошо, что ты вернулся. Где ты был?

--На юге.—ответил я.—Мне необходимо было подумать и пережить твой отказ. А ты, как я вижу, особо не скучала без меня. Что это был за мачо такой?

            Упоминание о Винтерсе ее отрезвило. Она отстранилась и посмотрела мне в глаза.

--Зачем ты спрашиваешь?—тихо спросила она.—Ты прекрасно все знаешь. Не отрицай, я вижу это по твоим глазам. Ты так страдаешь… тебе было так больно вчера…я чувствовала твое присутствие…Прости меня, я была жестока с тобой, но, увы, у нас нет иного пути.

--Ты счастлива с ним?—с болью в сердце спросил я, гладя ее шелковистые волосы.

--Да, Урзус, счастлива. Он очень много значит для меня. Мне даже кажется, что понемногу я начинаю любить его.

            Внизу послышался пронзительный вой полицейских сирен. Я чертыхнулся и встал. Грэйсон вызвал полицию, неоправданно беспокоясь за нее. Поставив Карли на ноги, я в последний раз поцеловал ее и направился к балкону, но, распахнув дверцу, остановился и повернулся к ней. 

--А если бы я был человеком?—с замершим сердцем поинтересовался я, любуясь ее прекрасными карими глазами.—Если бы у тебя был выбор между мной и им?

--Ты знаешь мой ответ, Урзус, но ты не человек.—ответила она.-- И нам надо смирится с этим, но я никогда не смогу любить кого-нибудь больше, чем тебя. Мое сердце, моя душа принадлежат тебе на веки веков, но оставь мне мою короткую человеческую жизнь.

--Я никогда не мог ни в чем тебе отказать, милая.—прошептал я, закрывая за собой балконную дверцу.

            Под моими ногами переливались красно-синие огни полицейских машин. Мне совсем не улыбалось опять загреметь в нью-йоркскую каталажку, поэтому я поспешил перелететь на ту сторону улицы к своей машине. А там…Ну, что такое полицейские «Форды», огромные и неповоротливые, против мощного гоночного мотора моего «Крайслера»? Словом, копы, как всегда, остались с носом. 

            Я выехал из города и направился в Рочестер, где намеревался  пробыть до зимы. А все потому, что этот влюбленный дурак Винтерс поднял настоящую бучу и мне грозили очередные неприятности с полицией. Пришлось оставить Карли утихомиривать этого рыцаря в грязных гоночных доспехах и уехать на время.

            Он действительно любил ее. Он не умел, да и не хотел скрывать свои мысли и чувства, которые обуревали его с поистине человеческой силой. Винтерс видел во мне соперника, которого следовало как можно скорее отдалить от Карли на весьма приличное расстояние, что ему удалось. Как я его понимал! Мы оба по странной прихоти судьбы оказались в одинаково дурацком положении. Чертовы любовные треугольники… Будь прокляты эти неисповедимые пути Господни! Как же я ненавижу Бога, если он действительно существует!

20.

Постепенно надвигался последний год этого проклятого высшими силами тысячелетия, и людей обуревали самые разные мысли и фобии по этому поводу. Оставшись в офисе после совещания, которое было призвано подвести черту под уходящим годом, я с удовольствием читал свежие нью-йоркские газеты и журналы, поражаясь, как часто стали всуе упоминать имя Господне и падшего ангела его Сатаны.                      Почему-то 1999 год считали годом пришествия на землю Люцифера или какого-то вселенского зла. Астрологи и зведочеты терзали звезды, ища среди них намеки на будущее человечества, прорицатели и ясновидящие предсказывали конец света и даже называли конкретную дату – 19 июля 1999 года. Какая чушь, однако! Как же они боятся умереть, хотя, что такого, там за чертой? Религиозные фанатики сходили с ума, а более здравомыслящие люди начали готовиться встретить третье тысячелетие с большой помпой и сказочным размахом.

Я с удовольствием следил за всем этим, раздумывая, куда податься на следующий новый год, чтобы хотя бы повеселится по-человечески. Мне, как существу, стоящему за некой гранью бытия, вряд ли стоило бояться конца света. Моим грехам, большим и малым, не было числам, так что путь мой однозначно лежит в ад. А что есть ад? Это вечность наедине с самим собой и своими преступлениями. Я живу в подобном аду второе столетие, так к чему портить оставшиеся до конца света дни какими-то нелепыми сомнениями в правильности эпохального выбора и мучится раскаянием, которым раньше и пахло?

Мне однозначно хотелось взять с собой Карли, но чем больше времени проходило, тем недосягаемее она становилась. Я был бы доволен компанией Адриана, вот только удастся ли мне уговорить его на это? У него всегда на все были свои планы.

На Рождество Грэйсон сделал Карли предложение, и она с радостью согласилась. Мне оставалось с болью и тоской издалека наблюдать за ее счастьем и ходом приготовлений к столь знаменательному событию. Что интересно, она и не подумала известить своих родителей о своем предстоящем замужестве.

--Ума не приложу, почему она так поступила.—расстраивался Виктор, сидя в моем офисе.          Вообще-то он пришел за советом относительно финансового положения «Вэшитко», чьи векселя были полностью скуплены агентами Тома и оформлены на подставное лицо. Как я и полагал, Рауль Марон был раздавлен подступающим банкротством своего ресторана и, ища выход из кризиса, он назначил сына директором заведения, уполномоченным принимать любые решения.

--Меня это почему-то не удивляет.—пожал я плечами, перебирая бумаги, принесенные Виком.—Более того, я абсолютно согласен с Карли.

--По правде говоря, я предпочел, чтобы она вышла за тебя, Урзус.—вдруг прямо заявил Марон.—Этот ее гонщик, конечно, хороший человек, но он ей не пара. Она его не любит, а вот ты до сих пор страдаешь.

--Помнишь, год назад я сказал тебе, что решать будет она?—поинтересовался я, оторвавшись от изучения документов.—Так вот, это было ее решение и я не в силах ничего изменить. Хотя, должен признать, твой вариант меня больше устраивает.

--Ты еще можешь помешать ей сделать очередную глупость!—настаивал он.—Вы так любите друг друга! Что мешает вам быть вместе?

--С каких это пор, ты поверил в мои чувства к твоей сестре?—удивленно спросил я.

--С первого взгляда на твое лицо, когда она пришла домой в тот вечер. Помнишь?

--Ты – великий актер, Вик!—рассмеялся я.—Ты сделаешь великую карьеру на Бродвее! Долго же ты меня морочил!

--Если я когда-нибудь успешно пройду хотя бы одно прослушивание.—без тени юмора возразил он. Актерская карьера была его заветной мечтой и, насколько я мог судить о его способностях в этой области, у него был несомненный талант к лицедейству.

--Пройдешь.—уверенно кивнул я, собирая бумаги.

--Твоими устами бы…--отмахнулся он и посерьезнел.—Что скажешь?

--Честно?

--Честно.

--«Вэшитко» лучше продать. Долги так велики, что даже если мистер Винтерс вложит в него свои деньги, окупить их удастся нескоро.

            Эх, угораздило меня родится финансовым гением! Да и лгать я со временем научился почище любого актера. Уж кому-кому,  а мне было отлично известно, что парочка миллионов долларов не только вернет ресторан в прежнее состояние, но и значительно расширит дело. И деньги у меня были, и желание, вот только до смерти хотелось отомстить отцу Вика и Карли за мое пребывание за решеткой, которое, к счастью для меня, не было продолжительным. Там в Куинсе Рауль был королем, а бизнес был моей территорией. Партия постепенно складывалась в мою пользу, все-таки я – хозяин этого города, поэтому никто не соглашался иметь дело с этим рестораном, хотя  любой клерк с Уолл-Стрит мог бы объяснить Маронам, что их дела не так уж плохи, но никто не решался связываться с всемогущей корпорацией «Инкубус», с влиятельным семейством Уорд и, в особенности, со мной. Среди финансистов и бизнесменов я славился своей деловой хваткой и крутым характером.

--Я бы предпочел продать «Вэшитко» тебе.—вздохнул Виктор, засунув руки в карманы джинсов.

--Боюсь, на это ни Карли, ни ваш отец не согласятся.—возразил я, окунувшись на спинку кресла.-- Кроме того, моя стезя – деньги, ценные бумаги, финансовые биржи и банковские операции.  Я страшно далек от ресторанного бизнеса.

--Ну, положим, Карли я уговорю…

--Вик,--прервал его я.—не стоит сыпать ей соль на рану накануне свадьбы! Я постараюсь найти хорошего покупателя, чтобы вы не остались в накладе, а тебе надо будет только заставить отца подписать бумаги. И Карли не стоит об этом знать.

            Я немного лукавил, так рьяно отказываясь покупать ресторан, хотя, на самом деле, именно этого все последние месяцы добивался. В моей голове постепенно складывался план дальнейших действий в отношении «Вэшитко». Какое у него все-таки говорящее название! Вэшитко цыгане называли лесного хозяина или, по-другому, лешего.

            Томас Уорд успешно решил задачку, заданную мне Виком. Несуществующий кредитор после недолгих переговоров согласился продать ресторан вымышленному богатому ресторатору из Старого Света. Словом, мои деньги летали из банка в банк, и вся эта затея не стоила мне ни цента. Менее чем через месяц все формальности были улажены, чеки выписаны и «Вэшитко» стал, наконец, моим.                                                   Прежде всего, я нанял толковых людей и уладил все финансовые затруднения заведения. Ресторан ненадолго закрыли, провели там ремонт, расширили все помещения за счет скупленных мною соседних магазинов и бутиков. Я непреклонно настаивал на сохранении интерьера, обслуживающего персонала и меню такими, какими они были при Маронах. Дизайнеры, рекламщики и управляющий рестораном хватались за голову от моего упрямства, они засыпали меня самыми фантастическими проектами реконструкции «Вэшитко», но я отказался даже название менять. В конце концов, все вышло по-моему! Cijus regio, ejus religio! Заведение открылось и вскоре стало пользоваться успехом среди искушенной нью-йоркской публики.

21.

            Свадьба была назначена на 6 марта 1999 года. По причудливой иронии судьбы, это был день появления на свет Адриана Винсерри, которого ныне все знают просто как пятьсот пятидесятилетнего вампира Адриана. Накануне ее бракосочетания я не находил себе места, бесцельно кружа по городу и оставляя за собой непрерывный шлейф трупов и кровавых слез. Мои нечеловеческие муки закончились на рассвете, который застал меня в ее спальне. Я пришел к ней совсем обезумевший от боли и крови, что лилась этой ночью рекой. Не понимаю, на что я надеялся?!

            Стоя в постепенно растворяющейся в воздухе тени, я чувствовал, как знакомо жжет солнце мою кожу. Кто однажды уже испытал это, снова сделает это, ибо, на сей раз, он вооружен знаниями о том, что с ним будет.

            Несмотря на ранний час, Карли не спала. Обнаружив меня, она пришла в совершеннейший ужас, но я сразу почувствовал, как много для нее значит мое рискованное появление именно в это утро. Она единственная могла оценить истинную цену того, на что я ради нее шел. Видя мои страдания, она бросилась закрывать шторы и жалюзи, хотя десятый этаж в Куинсе очень темное помещение, даже если окна выходят на восток.

--Я пришел поздравить тебя и пожелать самого огромного счастья, которое только есть в этом мире, и которого ты, как никто, заслуживаешь.—тихо сказал я, когда она прижалась к моей широкой груди.

--Урзус, тебе нельзя здесь находится,--простонала Карли.—солнце может убить тебя! А я не переживу твоей смерти!

--Солнце…--отрешенно произнес я, смотря на  затянутые плотной тканью окна.—Солнце может сильно повредить мне, но убить меня оно больше не в состоянии.

--Я умоляю тебя, заклинаю всем, что между нами было…--испуганно верещала Карли.--Урзус, пожалуйста, обещай мне, что не будешь присутствовать на моей свадьбе…Поклянись!

            Я намеревался сделать как раз именно это, но мольба в ее голосе, который я так любил и который так редко просил меня о чем-либо, была способна сломать даже стальную броню моей циничной души.

--Клянусь!—глухим голосом сказал я, отстраняя ее от себя и запечатлевая на ее лбу, где собрались озабоченные моей судьбой складки, нежный поцелуй влюбленного вампира.—Я люблю тебя, Карли, и очень жалею, что так редко говорил тебе об этом. Я влюбился в тебя с первого взгляда, и всегда буду любить тебя также сильно, как сейчас.

--Урзус, любимый, ты успеешь спрятаться?—взволнованно спросила она, разглядывая мое лицо, силясь запомнить его до мельчайших подробностей, словно сейчас она видела его в последний раз перед вечной разлукой.

--Не волнуйся, милая,--ответил я, убирая с ее лица непокорную прядку волос.—мне не впервой.

            Если бы она не настаивала на обратном, я бы посмел бросить вызов вампирской природе. Как отчаянно тогда мне хотелось стать человеком! Мне до смерти хотелось иметь власть над временем, чтобы повернуть его течение вспять,…но я и сам не знал, что нужно было бы изменить в нашем прошлом, чтобы избежать этого дня. Я до сих пор ненавижу свадьбы и фильм «Познакомьтесь, Джо Блэк». Брэд Питт так мастерски сумел сыграть плачущего убийцу Луи дю Пон дю Лака, но роль Смерти, в которой каждый вампир угадывает себя! А я вижу в этом фильме тот треклятый день, глаза Карли и подвенечное платье на кровати. Смотреть это – все равно, что слышать из уст постороннего человека твои самые сокровенные тайны, которые недоступны ни одной живой или мертвой душе.

            Я не мог присутствовать на церемонии, которая проходила в церкви неподалеку от Центрального парка, но я был поблизости. Свернувшись калачиком, я спал над одним из тоннелей городского метро. Непрекращающийся шум регулярно исправно тасовал мои еле дремлющие мысли и добросовестно глушил долетавшие до меня  звуки свадьбы. Спал я плохо, скорее, из необходимости, нежели чем по потребности.

            Без Карли Нью-Йорк показался мне пустым и безжизненным. Выбравшись на поверхность, я сразу понял, что  то, чего я так боялся, свершилось. Поженившись, они на скорую руку отметили это событие и улетели в Техас, где завтра утром стартует очередная гонка, в которой участвует Винтерс. Их намерение переехать на юг и поселится в Далласе, где квартировала команда Грэйсона,  постоянно мелькало в мыслях Вика в течение последних недель, когда он стал просто завсегдатаем в моем офисе. Но я до последнего отказывался верить в реальность такого поворота событий. И вот, как говорится, остался у разбитого корыта.

            Забравшись на крышу «Инкубуса», я сел на край бортика, который построен по ее периметру в целях безопасности людей, иногда посещающих это место, и нашел в море разноцветных лампочек огни аэропорта имени Д.Ф. Кеннеди. Здесь меня и нашел ее красавец-брат.

--Ты мог бы быть сейчас на его месте.—с укором сказал Виктор, останавливаясь около меня.

            Да, мог бы. Но хорош был бы союз, заключенный в ночном Лас-Вегасе, где женили всех и вся, между человеком, умершим сто двадцать лет назад в Старом Свете, и смертной, которой не исполнилось еще и двадцати пяти. Даже я прожил больше, прежде чем стать вампиром.

--Она была чудо как хороша.—продолжал Марон. Он не нуждался в моем участии в разговоре, вполне удовлетворяясь своей ролью рассказчика, приносящего дурные вести.—Это платье наверняка стоило Грэйсону кучу денег, все женщины табора заскрипели зубами, когда она вошла в церковь. Знаешь, что показательно? Он мгновенно ответил «да», а она где-то с полминуты колебалась, а ее руки так сжимались и разжимались. Я думаю, что в тот момент Карли на полном серьезе раздумывала, а не сбежать ли ей отсюда к чертовой матери. Грэйсон до смерти испугался, я по глазам это понял, благо стоял рядом, шафер все-таки. Он таким взглядом на нее смотрел! А я никогда не видел у своей сестры таких счастливых глаз, как в тот вечер, когда она увидела тебя на своей кухне, и таких затравленных и печальных, как в день ее свадьбы… Честно говоря, она из-за тебя согласилась переехать в такую даль, Грэй ей такую сцену ревности закатил, когда обнаружил ваши с ней фотографии, а потом тебя собственной персоной, по-хозяйски расположившегося в ее спальне. Она боялась не ваших с ним разборок, а того, что не сумеет ужиться с мужем, если ты будешь где-то поблизости. Эх, меня бы так любили! Одним словом, вы с ней оба набитые дураки!—резюмировал он, закутываясь поплотнее в свой пуховик, который, по всей видимости, совсем не спасал его от пронизывающего мартовского ветра, дующего особенно свирепо на такой высоте.

Конец первой части.

'Vampire Vault' is the property of (c) Mairin Phliara-Odinin & Chergen de Waluor